Деревянный самовар - страница 10
– А теперь что-нибудь повеселее, Лелик.
Вот эти тороповские, блатные и фронтовые, Смирнова бешено раздражали. Как его ни убеждал Казарян, что это нельзя принимать всерьез, что это стилизация, Смирнов ощущал фальшь в любовании воровской экзотикой и неправду в подчеркнутой бессмысленности усилий солдата. Смирнов очень не любил блатных и очень любил солдат. И с теми, и с другими он был хорошо знаком.
Общество весело подпевало Олегу, а Смирнов выпивал и закусывал. Наконец, Олег ладонью остановил струны и спросил:
– Тебе очень не нравится, Саня?
– Очень, – признался Смирнов. – Но разве я тебе мешаю?
– Нет. Злишь. Можно я про тебя песню напишу?
– Валяй. Только чтобы с именем, отчеством, фамилией. Чтобы я знаменитым стал.
– А не боишься?
– Тебя, что ли?
– Знаменитым стать.
– В Доме кино и его окрестностях – не боюсь.
– Тогда готовься. Завтра сочиню. Прямо так и будет называться «Подполковник Смирнов».
– Уже придумал, что там будет о подполковнике Смирнове?
– Ага. Как талантливый подполковник научился безупречно выполнять свои обязанности и совершать подвиги с закрытыми глазами.
– Прекратите, – потребовал Казарян. Он единственный знал, чем эта беседа может кончиться. И уже персонально, Олегу: – Дождешься ты когда-нибудь, Олежек. У подполковника рука тяжелая.
– Пусть попробует, – высокомерно заявил Торопов. В длительных перерывах между запоями он усердно качался, занимался каратэ и сильно гордился своей физической формой. Поэтому и одевался в маечки, фуфаечки, свитерочки, позволявшие выявить ширину груди и рельефность мускулатуры. На что и не замедлил намекнуть неунимавшийся подполковник:
– Никак не пойму… кто передо мной? Раф Валлоне? Бельмондо? Но мощен, мощен!
– Прекратите! – уже орал Казарян. А Жанна вытянула из тороповских рук гитару и, мило побренькивая на ней, спела смешным чистым голоском:
– А меня? Я ведь здесь – спросил взаправду дрогнувшим голосом в дымину пьяный Толя Никитский.
– Ты до того пьян, что тебя как бы и нет, – нагло выкрутилась Жанна и предложила вдруг: – Все на свежий воздух! Здесь же накурено как в школьном сортире!
Надышавшееся свежим воздухом за три недели экспедиции под завязку молчаливое большинство просто отправилось спать, две девицы остались прибираться в номере, так что любителей воздушных ванн оказалось шестеро. На лестничных переходах потерялся Никитский, так что на официальный плац вышли пятеро: Жанна, Сеня Саморуков, Казарян, Смирнов и Олег Торопов с гитарой.
В доме под красным знаменем ярко горели секретарские окна.
– Подпольный обком действует! – резюмировал Казарян.
– Споем что-нибудь партийно-комсомольское! – предложила Жанна и, обняв левую руку Смирнова, спросила шепотом: – А ты партийный, Санек?
– Ага, – подтвердил Смирнов, с приятностью ощущая тепло, исходящее от Жанны.
– А я – комсомолка, – созналась Жанна и добавила: – Была.
Всех слов песни Олег не знал и не знал, главное, вступительных трех строчек, он их промычал под музыку. Но четвертую спел громко:
А хор мальчиков и одна девочка дружно подхватили припев:
На испоганенное козлом крыльцо вышел бурят-милиционер.
– Здесь запрещено нарушать общественный порядок, – сообщил он.
– А где разрешено? – полюбопытствовала Жанна.
– У себя в Москве нарушайте! – отчаянно выкрикнул милиционер и скрылся за дубовыми дверями. Но представление на этом не кончилось, из гостиницы выскочил Борька Марченко, очумело огляделся, увидел первую пятерку, пожаловался:
– Больше не дают!
И кинулся из освещенного добротными фонарями цивилизованного прямоугольника в неизвестную туземную тьму.
– Борька, ты завтра в кадре! – завопил вслед ему режиссер-постановщик.
– По сценарию он в этом кадре должен быть с похмелья, – успокоил взволнованного творца Сеня Саморуков. – Да и к тому же, как считает наш кинодраматург, чем хуже будет рожа у отрицательного героя, тем лучше.
– А куда это он? – заинтересовался Смирнов.
– Здесь для водителей скоте возок круглосуточная забегаловка функционирует, – объяснил неофиту всезнающий Сеня. – Кстати, Боря подал неплохую мысль, а?