Десять ночёвок - страница 8

Лошадь стояла привязанной к перилам внизу лестницы. Чет, похоже, был на буровой и разговаривал с Фрэнком Барнсом. В буровом блоке я украдкой взглянула на Чета. Я выросла в Вайоминге и знала таких, как он. Парень в дорогой ковбойской шляпе, которому по прихоти судьбы посчастливилось родиться на ранчо с нефтью под ногами, в отличие от невезучего соседа, которому приходилось скоблить бока коровам или растить сахарную свеклу. Папаше Чета не довелось вкалывать на починке заборов, как моему отцу: Гарт просто усаживался в элитное кресло для больших боссов, наливал себе виски со льдом и давал указания. Урожай ему приносила плотная сырая нефть из недр Вайоминга.

Я хлыстнула себя воображаемым кнутом, чтобы перестать пялиться на Чета и вернуться к работе. Склонившись над виброситом, я с мрачной завистью заключила, что парнишка прискакал сюда только ради того, чтобы взглянуть на нового геолога.

Отбросив всякую гордость, я развернулась и с прищуром уставилась на богача. На это скуластое, улыбающееся лицо, пышущее здоровьем, легко смотреть часами, будто любуешься лучшим другом. Ему еще нет и тридцати, но годы верховой езды на норовистых лошадях, которых растил Гарт, рано одарили это лицо морщинами, придав ему вид задорный и жизнелюбивый, что лишь усиливало общее впечатление.

Чет выделялся рядом с Фрэнком, как золотая нить. Фрэнк — сплошь мрачная серьезность, скорее медведь, чем человек, мускулистый мужик, который выглядит так, будто всегда одет в тяжелую куртку, даже когда на нем обычная футболка. Взгляд Чета блуждающе перетек на меня, и я приветственно улыбнулась. В ответ почти никакой реакции. «Что не так-то? — досадовала я. — У меня в зубах что-то застряло?»

Я зачерпнула пробу, залила в муслиновый пакет, торопливо поставила метку: «Хокинс, Љ 4–1, Тенслип, 4010 футов, 17 апреля», — и выдавила излишки грязи через муслин, вспоминая волшебную теплоту раствора, когда он только-только выходил из недр.

И все же тепло грязи не залечивает душевных ран. Проклиная себя за то, что пролила эту мерзость себе на штанину, я поспешила вниз по металлической лестнице, перескакивая по две ступеньки, прочь от Чета, Аликс и всех остальных мелких забот, настойчиво лезших в голову. Уже полдень, можно будить Ховарда и следующие двенадцать часов делать все, что заблагорассудится, в том числе свалить к чертям с буровой.

Не без удивления я наткнулась в трейлере на Аликс, разговаривавшую с Ховардом, который каким-то чудом проснулся. Он восседал за письменным столом и с гордостью указывал на мои утренние чертежи, словно это была его работа. «Смотрите сюда. Яснее ясного, что тут мы проходим другую породу, а тут снова сланцы», — изрекал он очевидные вещи. Багровая, вареная шкура выдавала в нем алкоголика, плоские глаза выглядели так, будто их нарочно нарисовали на его цилиндрической голове. Когда Ховард говорил, его рот открывался и закрывался, словно клапан на коллекторе, извергая зловонные газы.

Когда я вошла, трейлер легонько вздрогнул под моим весом. Аликс подняла глаза.

— Значит, мы прошли формацию Фронтир? — спросила она, кивнув на мою сумку с образцами.

— Да, в шламе нет песчаника. Последний образец полностью из сланца, — ответила я, плюхнувшись рядом с Ховардом. Он едва слышно вздохнул, еще сильнее сморщившись, как сдутая запаска.

— Ладно, — сказала Аликс. — Я еду в Мититсе. Не желаете со мной, Эмили?

Ее внезапное дружелюбие насторожило меня. Что она задумала? А еще мне не нравится, когда меня зовут Эмили.

— Конечно, — пробурчала я. — Прямо сейчас?

— Да, хочу пообедать в кафе «Голубая лента», — ответила она.

Ее легкий сарказм напрягал, но я тут же разозлилась на себя за то, что так переживаю насчет мнения какой-то позолоченной сучки о моем родном Вайоминге. И с чего вдруг она именно сейчас заметила факт моего существования?

Аликс сделала жест в сторону двери. Красным карандашом я отметила конец смены в нижней части таблицы, чтобы потом на меня не списали грехи ленивого Ховарда, который сейчас пялился через окно в никуда. Схватив ключи, я бросила:

— Я поведу.

Аликс последовала к двери и, неторопливым шагом догнав меня на своих длиннющих ногах, осведомилась: