Детектив на Руси - страница 25

На другой день поутру разлилась великая и непомерная строгость по городу. Мещане, кои были попроще купечества, думали, что правительство вместо Воеводы впустило к ним в город не ученого лесного медведя, с которым они сладить не могут; а поразумнее обыватели пришли от того в отчаяние и не знали, что начать; собирались в Магистрат, сидели, повесив головы, и один другому не говорил ни слова. Старик лет семидесяти, подошедший в то время к собранию, говорил: «Не отчаивайтесь, друзья, не вешайте голов и не печальте хозяина; оглядится зверек, ручнее будет. Я уже доживаю седьмой десяток и Воевод здесь много видал; тут есть, может быть, какая-нибудь уловка: сыщите кого-нибудь из его домашних на свою сторону и выспросите, не охотник ли его Высокоблагородие до чего-нибудь особо; так дело все и перевернется на другой манер».

Совет старика принят был за благо, и отряжен в ту комиссию молодой купец, человек проворный, говорун, торгующий виноградными напитками; то с помощью их и пятидесяти рублей серебряной монеты на другой день к удовольствию всего города, купечества, мещанства, ремесленных и прочих обывателей объявлено было от него, что он через камердинера Воеводского проведал, что Его Высокоблагородие неслыханный охотник до щук. Без всякого промедления времени найдена была в городе самая большая щука, заплачено за нее без ряды и поднесена Воеводе, который с превеликим восторгом принял ее своими руками и сказал Магистрату: вот подарок, которым вы меня крайне одолжили, и я вам чистосердечно должен признаться, что я такой до них охотник, что все то, что вам ни угодно, делать буду, и вы от меня ни в чем отказу не получите.

Догадка изрядная, опыт с успехом, и купцы были весьма обрадованы, что они такой малостью могут иметь Воеводу всегда на своей стороне. На другой день купец, имевший домашнее дело свое в Канцелярии еще нерешенным, вознамерился утруждать о том ново­определенного воеводу; просьбы же своей никогда они без приносу не употребляют; а известен уже будучи, что судья, кроме щук, ничего не принимает, пошел он на садки и спрашивал отменной величины щуки; ему показана была похожая на вчерашнюю, за какую от Магистрата заплачено было четыре рубля, но с него просили уже восемьдесят рублей. Знал он верно, что нужда закон переменяет; а притом, может быть, имел уже и сию догадку, что для Воеводы малоценная щука невкусна; заплатил требуемую цену и отнес к градодержателю, которым он и щука его приняты были благосклонно и продолжавшееся дело обещано было кончить. На третий день Магистрат, собравшись попросить Воеводу о некотором общественном деле, за такую же щуку заплатили уже триста рублей. Наконец, дошло до сведения всего города и уезда, что щуки, подносимые Воеводе, не составляют из себя множества, но есть оная одна, которая по принесении к нему отправляема была обратно в садок и продавалась различными ценами, потому что дела просителей имели разные качества: например, Магистрат, прося об общественных делах, всякий раз покупал ее по триста рублей, купцы для собственных своих дел, ко побогаче, по сто, а понедостаточнее по пятидесяти рублей; дворяне также покупали ее по разным ценам для подносу Воеводе, смотря по состоянию своего дела; а откупщик или коронный поверенный того города и уезда, когда случалось ему по откупу надобность, которая нередко бывала, а особливо для выемок корчемного вина, генерально платив за нее по пятьсот рублей, а иногда и более, смотря на надобность общественного своего прибытка.

К сей отменной продаже определен был от Воеводы самый исправный приказный служитель, знающий совершенную цену подаваемых челобитен и дел нерешенных, сверх того состояния и капиталы все в городе и в уезде живущих. Он для каждого покупщика назначал цену щуке и посылал записку на садок, где оная хранилась, за содержание и сбережение которой платили за каждый месяц рыбаку по десять рублей, и сей рыбак был крепостной Воеводский, выписанный для того нарочно из другой Губернии, дабы дело содержать в тайне.

Сия тварь орудием взяток избрана была, как кажется, потому: первое, что имеет она острые и многочисленные зубы, в которые ежели случится какой-нибудь другой рыбе или иному животному попасться, то уже спасения живота и возврату на сей свет не ожидай; второе, столь прожорлива, что втрое больше себя животное съедает и опустошает целые пруды другой рыбы, не спуская и своему роду; третье, жизнь продолжает долее всех ей подобных, и мне кажется, можно бы назначить ее изображением ехидной ябеды и неправосудия.