Дети Дня - страница 26

Ничего. Привык, освоился. Только потом понял, какая ему выпала честь — его отдали в Дом Бардов!

И теперь он возвращался знакомой дорогой.

Дом Бардов возвышался на третьем уровне города, на самом краю, словно паря над нижним городом и портом. Сам Дом был построен в форме подковы, охватывая полукруглый двор с фонтаном. За двором до самой стены раскинулся сад, паря над Нижним городом. Перед полукруглой аркой входа была небольшая площадь, фонари на стене Дома освещали соседние улочки, где и бардов, и учеников приветливо встречали харчевни, процветавшие на этом выгодном соседстве. Вот и сейчас в сумерках слышалась музыка и громкие, разгоряченные голоса, и смех. Холодный ночной весенний ветер шевелил молодую прозрачную листву.

Онда постучал бронзовым дверным кольцом в запертые ворота. Открылось окошечко, оттуда выглянул привратник, узнал Онду — ему казалось, что этот привратник тут был всегда и со времен его детства никак не изменился. Онда снова был в Доме. Если его весточка дошла — а она наверняка намного опередила его — то его ждут.

Его ждал в прихожей курносый подросток лет тринадцати, который повел его по лестнице на галерею, затем в левое крыло. Онда словно вернулся домой. Все было так знакомо — разве что потолки стали ниже да переходы поуже. Просто забывал все время, что давно уже стал здоровенным страшным дядькой.

Мальчик поклонился ему, оставив его перед знакомой дверью. Онда кивнул. Собрался с духом, постучал и вошел.

Он помнил Дом более шумным и людным. Правда, час поздний, младших учеников уже наверняка разогнали спать.

Он шел по знакомым коридорам и знал, что в маленькой шестигранной комнатке над садом его ждет Мирьенде. Госпожа Мирьенде.

Когда он впервые ее увидел, ему было всего девять лет, а ей, наверное, пятнадцать, и он был выше ее, но она казалась ему недосягаемо высокой и куда более взрослой, чем он. Сколько он помнил себя, он смотрел на нее с каким-то робким, щенячьим обожанием. Так и сейчас — он, здоровенный мужик, робел перед ней. Потому, что госпожа Мирьенде была удивительно красива. Более того — она обладала странным, всепокоряющим обаянием. Даже сейчас, столько лет спустя, она осталась стройной и красивой. Женщины-барды умели петь себе красоту и молодость, хотя это было непросто.

На ней было глухое темно-серое платье, единственным украшением которого были маленькие бронзовые пуговички от подола до подбородка и от запястья до локтя. Темные волосы были забраны в косу, закрученную вокруг головы, легкие прядки выбивались из прически, заставляя сердце Онды трепетать как в отрочестве. Она пошла к нему навстречу, положила руки на плечи и встала на цыпочки, чтобы заглянуть ему в лицо. Огромные светло-карие глаза по-кошачьи щурились в ласковой, радостной улыбке.

— Онда. Здравствуй, дорогой друг.

Золотые искорки плавали в ее глазах.

— Госпожа Мирьенде, привет тебе. — Он наклонился.

Она улыбнулась, мягко клюнув его в щеку.

— Ну, как? Сначала в баньке попарить, потом напоить-накормить или будешь свинствовать и сразу за стол пойдешь?

— Я не похож на сказочного принца.

Госпожа Мирьенде жемчужно засмеялась. У Онды всегда сердце сладко обмирало от этого смеха.

— А я, стало быть, похожа на сказочную ведьму?

Онде хотелось ответить — да, похожа. Но он промолчал.

Густо-лиловые сумерки медленно стекали по малиновой полосе заката в море. Ажурная решетка стрельчатого оконца чуть розовела в последних отблесках вечерней зари. Влажный холодный воздух медленно вползал в комнату, нежно пригибая язычки свечей. Госпожа Мирьенде поставила на стол матовый стеклянный шар со светильным камнем. Редкая и драгоценная вещь. Работа Ночных. Она не сразу отпустила руки, и они были прозрачно-розовы от тихого света.

Приятное тяжелое тепло растекалось по телу Онды после бани и ужина. В Доме Бардов кормили всегда сытно, пусть и не изысканно. Онде такая еда нравилась.

— Ты ведь приехал задавать вопросы, Онда? — промурлыкала Мирьенде

— Полагаю, ты уже знаешь половину моих вопросов?

— Мы оба барды.

— Тогда скажи мне, что происходит?

Красивая улыбка Мирьенде стала кривой.

— У кого происходит? У нас, у бардов — ничего, в том и беда.