Дети Дня - страница 29

Чудесные голоса разливались над морем, и воздух был полон такого безмятежного тихого счастья, что хотелось остаться здесь и никуда никогда не уезжать. Остров был словно нарочно устроен для людей — ни одного надоедливого насекомого, ни единой колючки, ни жары днем, ни холода ночью. Чистейшие ручьи и теплое море. Ни единого сорняка, урожай два раза в год, ни хищников, ни гадов… Блаженный дар Богов.

И красивые, радушные люди.

С одинаковыми глазами. И очень резкими тенями.

Но красота места мешала это заметить.

…Мирьенде лежала в мягкой, чудесной постели, но почему-то ей не спалось. Было странно тревожно и тяжело на душе. Она села, обхватив колени и прислонившись спиной к стене из дикого камня. Снаружи глухо дышало море. Ночной ветер пронизывали какие-то странные звуки — не то шепот, не то тихое пение. Именно это выматывало душу, вытягивало какую-то живую нить, болезненно, тяжко, мучительно.

— Ты тоже не спишь? — прошептала сзади Лаинэ. Мирьенде обернулась на веснушчатую северянку.

— Муторно как-то.

— Ага. Как будто заклинание поют. Плохое такое.

Мирьенде вздрогнула. Именно так. Заклинание, и нехорошее заклинание.

— Я посмотрю.

— Я с тобой.

Дверь была заперта. Снаружи. Девушки переглянулись.

— Зачем? — шепотом, мгновенно потеряв от страха голос прошептала Лаин.

— Чтобы мы не убежали?

— Или чего-то не увидели.

За дверью послышались быстрые твердые шаги. Мирьенде постаралась отогнать страх и начала складывать короткую песню защиты.

Дверь распахнулась от удара ногой.

На пороге стоял Хонора. Гневный, бледный.

— Живы? — тяжело сказал он. — Идемте. Идемте. Посмотрим.

Мирьенде ощущала идущие от него горячие волны зарождающегося страшного заклинания. Она не могла понять, что именно он затевает, но мощь и ярость были такие, что волосы вставали дыбом и потрескивали.

Они стояли на берегу. Все жители. От младенцев до стариков. Белый язык песчаного пляжа вдавался в мелкий залив, сияя в свете белой-белой луны. Лунная дорожка разбивалась на ослепительные осколки, среди которых неподвижно, черными пеньками торчали торсы сирен, полукругом обступавших нечто круглое, многорукое, копошащееся.

Люди стояли в ярком свете выпученного лунного глаза, и за спиной у них клубились, шевелились тени. У каждого была не одна тень — словно это круглое, многорукое присосалось к спине каждого.

Шепот стоял над берегом. И мужчина — Мирьенде помнила, его звали Тайла Тессиельт, нобиль Тевары — взял из рук стоявшей рядом женщины спящего ребенка и шагнул в воду. Он шел медленно, как завороженный, а сирены шептали, шептали, а многорукий тянул, тянул щупальца…

Лайне тихо охнула и уткнулась в плечо Мирьенде. Та досмотрела до конца…

— Они были кормом для сирен и той твари. Кормом! А сирены следили, чтобы на скотном дворе всегда была скотина. Они не брали больше положенного. У них, понимаешь ли, был такой уговор — сирены получают столько, сколько оговорено душ — стариков, преступников, больных, калек — всех, кого не жаль. А взамен — спокойствие, процветание. А за сладкую душу младенца — звездная жемчужина… И никто же не воспротивился! Никто! Даже мать! Сама отдала!.. Их выжрали тени, Онда. Это были не люди, Онда. У них тени внутри копошились…

Онда молчал.

— Онда. Я снова вижу такие глаза, в которых тени копошатся. Здесь. В Столице. Сожранных тенями надо убивать. У-би-вать.

Онда не сразу сказал:

— Я видел… сирот принцессы.

— Да? — она встрепенулась. — Значит, ты веришь мне?

— Да.

Мирьенде выдохнула. Провела по лицу руками.

— Хорошо, — тяжело и устало сказала она. — Это хорошо. Сатья уехал. В глазах других бардов я почти сумасшедшая.

— Это не так…, — начал было Онда, но она не слушала

— И еще я, видишь ли, стремлюсь к власти. А я ведь и стремлюсь. Я честно тебе признаюсь, Онда. Потому, что я была на Теваре, потому, что я знаю о тенях. А у меня руки связаны! Наш милый государь нам не доверяет… — она начала говорить все быстрее и быстрее, все сбивчивее, лицо ее покраснело, на лбу заблестел пот. Она ходила по комнате, размахивая руками и не видя Онду. — Да, я знаю, что Камень под ним крикнул. Да, я знаю, что он пару раз кое-кого повесил из этих, боговнимателей. Да, он не верит в выродков. Да, он подтвердил Уговор. Да, он намерен совершить Объезд. Но он терпит Айрима. Он не запрещает дома сирот. Если он хочет все исправить, то почему он не идет до конца? У него тоже уговор с кем-то, а? У него же тень на лице, как у всех этих…