Дети Ноя - страница 35

Ноэми все смотрела на меня своими наивными глазами, и, видя, какая она сейчас добрая и серьезная, я даже пожалел, что мучил ее. Мы, как пленники, томились в этой снежной ловушке под семиметровыми сугробами, нам грозило самое худшее, а я, старший брат, вместо того чтобы оберегать маленькую сестренку, пользовался этим, чтобы издеваться над ней! Должен сознаться, что в тот момент мне стало стыдно за себя и я твердо обещал себе на будущее не уступать жестоким порывам. А пока я никак не мог придумать ответ и, стараясь выиграть время, медленно водил фонариком вдоль балок, заросших паутиной.

— Так почему же? — не унималась Ноэми.

Наконец я высказался:

— Вот что, не думай об этом! Тут уж ничего не поделаешь. Видишь, пауки едят бабочек, птицы — пауков, а лисы — птиц… И так без конца. Одних только нас, людей, никто не ест.

И тогда Ноэми глухо сказала:

— Может быть… да, может быть. И то неизвестно. Как ты думаешь, если ничего не изменится, этот снег… он нас не съест?

Па всегда садится на скамью слева от огня, спиной к стене, — это его любимое место. Он ставит на каминную полку у себя над головой лампу так, чтобы ее свет падал на книгу, которую он разворачивает на коленях. Достав из кармана очки для чтения и работы и водрузив их на кончик носа, он бросает на нас взгляд поверх стекол, находит нужную страницу и прокашливается перед тем, как начать.

После ужина мы все собираемся вокруг него, словно актеры, которые каждый вечер готовятся разыгрывать одну и ту же сценку. Я занимаю стул напротив отца, по другую сторону камина; Ма с распущенными волосами, скрестив ноги, сидит в кресле; что же до Ноэми, то она, конечно, устраивается под боком у Па, на той же скамейке, и я опять ревниво думаю, что он, ясное дело, любит ее больше, чем меня.

Па начинает читать, сперва глухо и монотонно, но мало-помалу он воодушевляется, и мы чувствуем, как он весь дрожит от переполняющего его волнения. Однако он не впадает в напыщенность, лишь временами взмахом руки подчеркивает какую-нибудь фразу или интонацию. Мы внимаем ему не шевелясь, затаив дыхание.

В самом начале нашей жизни в Вальмани наше с Ноэми нежелание слушать, неусидчивость и, главное, постоянные ссоры по любому поводу постоянно нарушали эти вечерние чтения. В то время я терпеть не мог сестру. Теперь, много лет спустя, я признаю, что мы оба были хороши. Дело дошло до того, что отец, несмотря на свое бесконечное терпение, почти отказался от этих семейных вечеров.

Время от времени он все-таки делал новую попытку, но однажды вечером, так и не добившись от нас молчания, резко захлопнул книгу, вскочил и, с видом скорее расстроенным, чем рассерженным, убежал к себе в мастерскую, — несомненно, для того, чтобы продолжить там чтение в одиночестве, Представляю себе, как он страдал от нашего легкомыслия, — не меньше, чем я сам теперь, задним числом, страдаю от своей вины перед отцом. Но мы, вероятно, были тогда слишком малы, да еще чересчур возбуждены нашими походами в горы, чтобы сосредоточиться и внимательно слушать.

Зато теперь, когда мы были отрезаны от мира, чтения эти обрели для нас наконец свою притягательность. У них уже не было соперников в виде радио и телевизора. И видеофон тоже вышел из строя. С людьми, в силу обстоятельств, мы общаться не могли. Вот почему Слово стало нашим единственным окном в мир, пробитым в стене снежной тюрьмы. И отныне мы с напряженным вниманием слушали то, что читал нам отец; даже Ноэми гораздо реже обычного срывалась со стула. А когда это все-таки случалось, мы чувствовали, что это просто оплошность, а не злой умысел: сестра смущенно оправдывалась, скорчив покаянную рожицу и виновато мигая. Я отворачивался, чтобы не расхохотаться.

Да, вспоминая эти вечера, я понимаю теперь, что книги, которые читал отец, сослужили нам великую службу. Они спасали нас от тоски и уныния, но, главное, давали урок мужества, терпения и мудрости. Ну а для меня еще и настало время, когда я смутно начал понимать, что красота Слова и чувства, им пробужденные, сыграют в моей жизни решающую роль.

Итак, в тот вечер отец выбрал для чтения несколько глав из «Фьоретти» — истории Франциска Ассизского