Дети Ноя - страница 36

, красивого тома в сиреневом холщовом переплете с шелковыми закладками; сперва он прочел «Похвалу бедности», затем «Историю волка из Губбио» [29] и, наконец, «Проповедь птицам»:

— «И пришел святой Франциск на поле и принялся проповедовать птицам на земле; и тотчас же те, что сидели на деревьях, слетелись к нему, и все вместе они слушали его, как зачарованные, до тех пор, пока он не кончил проповедь свою; да и после того они разлетелись не раньше, чем он дал им свое благословение. И согласно тому, что поведал позднее брат Массе брату Жаку из города Масса, святой Франциск ходил среди птиц, задевая их своею сутаной, и все же ни одна из них не шевельнулась».

Мы тоже хорошо знали птиц — и лесных, и полевых: ворон, дятлов, снегирей, удодов, щеглов, синиц… Случалось и нам разговаривать с ними, особенно Ноэми, которая что-то нашептывала своим любимцам; она утверждала, что они слушают и понимают ее. Она подкармливала голодных птах, лечила раненых, хоронила мертвых. Так что тут мы со святым Франциском были вполне солидарны.

Отец продолжал читать: — «И братья Массе и Жак, не владевшие, как и птицы небесные, никаким имуществом на этой земле, поручили жизнь свою единственно провидению божьему».

Па остановился и закрыл книгу; сняв очки, он задумчиво убрал ладонью прядь со лба.

Мы сидели очарованные и не двигались, не говорили, только глядели, как пляшут в камине языки пламени. В тишине я снова услышал мерный стук часов.

Па любил яти мгновения тишины и раздумий, словно продолжавших чтение: каждый мог размышлять о чем угодно; помню еще, как ему нравилось, когда мы перед сном просили его выбрать нам книжки. Отец, который перед тем сидел, поставив ноги на приступку камина и глубоко задумавшись, тут же оживлялся, словно мы произнесли волшебное слово. Он глядел на нас с особой нежностью и, как я теперь понимаю, был невыразимо счастлив, видя, что его опасения не оправдались и мы, в отличие от большинства детей начала двадцать первого века, не считаем книги бесполезной ерундой.

Он поспешно вставал и говорил:

— А ну-ка пошли, посмотрим!

Мы шли за ним в мастерскую, где стены почти сплошь были закрыты книжными полками. Вытянув руку с лампой, он освещал их по очереди, шепча при этом: «Поглядим… поглядим…» Большинство книг было в пожелтевших, истрепанных бумажных переплетах, и неудивительно: они много послужили на своем веку, некоторые достались отцу еще от родителей или от тетушки Агаты. Расставлены они были беспорядочно, или же порядок этот был настолько загадочен, что мне так и не удалось его распознать; Па утверждал тем не менее, что разместил их по своей, секретной системе, и я должен признать, что ориентировался он среди книг действительно без всякого труда.

Он выбирал какой-нибудь том, перелистывал его, иногда пробегал глазами несколько строк:

— Вот для тебя, Симон. А эта — для Ноэми. Думаю, они вам понравятся.

Он ласково трепал нас но плечу или по щеке, и мы возвращались в столовую с книгами под мышкой.

— Оставьте их на завтра, — говорил отец, — Сейчас уже поздно. Идите-ка спать!

Как я благодарен моему отцу за то, что он привил мне вкус к книгам, и это в то время, когда кругом весьма подозрительно относились ко всему, имевшему отношение к литературе. Коллеж [30] в Марэй, где я учился, был буквально набит всяческой техникой — магнитофонами, магнитоскопами, компьютерами, телевизорами; считалось, что аппараты эти на все дают ответ и, стало быть, делают чтение книг совершенно излишним. Школьная библиотека содержала в основном техническую и научно-популярную литературу. Раздел художественной прозы и поэзии был куда скуднее, хотя и состоял из немалого количества томов, изданных в прошлом веке, которые библиотекари просто не решились выбросить в макулатуру. Я был чуть ли не единственный их читатель и по слою пыли, их покрывшей, мог судить, в каком небрежении они содержались здесь. И кому было их читать? Ведь у большинства моих школьных товарищей, напичканных математикой, физикой, информатикой, не оставалось ни сил, ни желания интересоваться изящной словесностью. Все, что взывало к воображению, к чувствам, казалось им бесполезным и ненужным. «Какой от этого прок?» — твердили они скептически, а то и презрительно, да и большинство преподавателей, не осмеливаясь высказываться столь же откровенно, втайне придерживались того же мнения.