Дети разбитого зеркала. На восток - страница 23
Джеди медленно поворачивает голову. Теперь он смотрит ей прямо в глаза.
— Кто он?
— А разве ты не знаешь?
— Кто?
— Амей Коат, живая магия, Великий Змей Освободитель…
— Какой он?
Ответ замирает на кончике языка и Джеди чувствует его вкус, отравленную сладость случайного преимущества, полученной над Ченаном власти. Но силы неравны, и Джеди больше не медлит с ответом.
— Очень юн, почти ребёнок. Я никогда не представлял его таким. Ничего змеиного, звериного в облике. Красив, почти как девушка. Светлые волосы, тонкие черты. Глаза, между прочим разные, прекрасные необычайно. Правый светится, как одинокий изумруд… а может, левый… И сила его обаяния, его власть над душами очень велика. Ты околдован им, Ченан, он — твоя гибель, как отвратить от тебя это безумие…
Смех Принца звучит сердечно, но с ноткой смущения, вызванной неуместностью прерванных излияний.
— Ты ничего не понимаешь, Джеди, друг мой. Я буду самым счастливым из смертных. Величайшим из великих. Не надо пытаться меня удержать. А сейчас я прошу тебя об одолжении.
— Чем я могу помочь тебе, Ченан?
— Нарисуй его для меня. Слышишь? Хочу увидеть своими глазами…
— Я подумаю.
— Я прошу.
— Да, мой принц. Я попытаюсь.
С непонятным упрямством Джеди не прикасался к краскам. Он не мог уклониться от исполнения желания Принца, о нет, но ощущал непривычную неуверенность.
В живописи Джеди был мистиком. Божественное говорило с ним на языке цвета. Древняя традиция цветовой символики нередко занимала его размышления.
Белый цвет, вмещающий все остальные, всегда был символом Господа Адомерти, сотворившего видимый и невидимый мир. Отец Берад в детских воспоминаниях Джеди предстаёт облачённым в белое, окутанным великой безмолвной тайной. И как белый солнечный свет распадается многоцветной радугой в каплях дождя, так и безбрежность божественной власти нисходит к людям чистыми цветными лучами.
Красный — цвет вечно юного бога страсти, влечения и красоты. Его имя Эмор, повелитель наслаждений и страданий любви.
Тыквенно — оранжевый цвет Торве, бога довольства и радостей жизни, того, что дарит удачу в делах.
Жёлтый, как золото — цвет львиной гривы Орендо, могущества Господа.
Небесно-голубой — Девы Амерто, Мудрости Господа.
Глубокий синий Госпожи Лекс, Хранительницы Справедливости.
Тёмно-фиолетовый Энаны, ведающей тайнами произрастания, рождений и материнства.
Одни цвета рвались вперёд и грели и требовали мужских имён, другие манили и отступали, окутывая прохладой и женственностью.
Чёрный… ну, чёрный был отсутствием цвета, его противоположностью, Мраком до Творения. Джеди не использовал чёрной краски, никогда. Его мир был цветным. И один из цветов всегда смущал его и притягивал любопытство.
Что-то с ним было не так.
И трудно понять, что же.
Вокруг его было в избытке, он горел со всей откровенностью в середине радужного спектра, но люди словно бы и знать его не желали. Дети начинали распознавать зелёный позднее других. Он не встречался в знамёнах, гербах, рисунках разукрашенной одежды и утвари. И это объяснялось несложно: в природе не существовало ни одной сколько-нибудь устойчивой зелёной краски. Изыскания Джеди ни к чему не привели. Зелёные пигменты, которые он испытывал в живописи, очень быстро теряли цвет, искажая гармонию оттенков, и даже смеси красок, образующие зелёный, были неустойчивы и ненадёжны.
Не тёплый и не холодный, не женский и не мужской, зелёный цвет в народной речи всегда был связан с чем-то лживым, безумным, болезненным и противоестественным — взять хотя бы «зелену тоску» и «зелено вино», абстрактно отсвечивающие чем-то потусторонним. Единственный из цветов радуги, зелёный не соотносился ни с каким божеством. Джеди подозревал, что это было не по правилам, ведь всё небесное должно находить отражение в земном, а всё земное иметь соответствие в области духа.
…Так же, как нынешняя душевная раздёрганность Джеди отразилась на его работе живописца. Что-то произошло с его восприятием цвета. Он больше не чувствовал краски, как прежде, всем своим существом, и в смятении отложил палитру.
Вместо этого он взялся за резец.