Дети разбитого зеркала. На восток - страница 34
Догорающее покрывало обожгло ей руку, и она отшвырнула его в одну из кружащих теней.
— Сестра, — раздался укоризненный получеловеческий голос, — сестра, зачем ты так с нами?
И другой голос подхватил:
— Разве эта падаль тебе дороже, тебе, госпоже превращений и волшебства?
— Ты нашей крови, дитя, меняющее обличье.
— Чуете эту кровь, братья? Может статься, мы нашли что-то особенное.
— Принцесса в изгнании, наследница в неведенье…
— И с ней сокровище…
— Не будем спешить.
Они уселись вокруг неё, оказавшись всего лишь на голову ниже.
— Вы врёте. Зачем? Чтоб не скучно было ждать, когда погаснет ветка?
— Ветка! Ты посмотри на неё хорошенько. Как ты зажгла её, милая? Дерево сырое и зелёный лист болтается. Плоховато видишь в темноте? А могла бы. Ты и магия — как ручей и вода. Ты не знала, что рождена для свободы, девочка?
Фран строптиво передёрнулась.
— Почему ты называешь меня девочкой?
— Оборотень всегда распознает оборотня. Звери знают, что говорит тело на языке ветра. Ты выглядишь, как мальчик, а пахнешь юной девой, не знавшей мужчин, мало того, — лишь наступающим утром твоя женская природа будет удостоверена красной печатью, обновляющейся с каждой луной. Кровь к крови. Останешься с нами? Мы бы заботились о тебе, благородное дитя.
— Вы чудовища.
— Да. А ты разве нет? Грех себя обманывать. Но воля твоя. Мы уходим. Ты испортила нам праздник Луны, и всё равно нам будет приятно вспоминать о нашей встрече. Она — знак скорых перемен.
И стая сорвалась с места и скрылась в темноте — почти бесшумно.
«Это неправда, — проносилось в голове Фран, — кем бы они меня не считали, я никогда не стану чем-то настолько нечеловечески ужасным, — уж я-то должна знать лучше», — и к сердцу подступала головокружительная слабость, — заглядывая в собственную душу, она не находила ничего, за что можно было ухватиться, в чём быть уверенной наверняка.
Она шла навстречу Хлаю, и на её плечах лежала тяжесть неведомой преступной тайны, а глазам была уже знакома набегающая дымка виноватой уклончивости; с тем большим упрямством она твердила себе, что не верит в свою порочность, в злое безумие своей судьбы.
Рана Хлая оказалась неприятной, но не опасной: длинно и уродливо рассечена кожа на плече, но и только. Он тяжело дышал и вопросительно заглядывал в лицо Фран, когда она пеленала его руку полосой, с треском оторванной от подола своей рубахи.
Незнакомцам пришлось лихо: трое были мертвы, остальные изранены и подавлены произошедшим.
Хозяин каравана находился при смерти, распоротые бок и живот не оставляли надежды. Слабеющим голосом он отдавал какие-то указания, все сгрудились вокруг. Подошли и молодые чужаки.
И тут произошло непонятное: при виде Фран глаза чужого умирающего мучительной смертью человека вдруг прояснели, и он заговорил быстро, настойчиво и ласково.
— Энтреа, сынок… Всё же довелось тебя увидеть. Ты здесь. Как это странно и как хорошо… Ты смог ускользнуть от этой женщины. Она страшная женщина, твоя мать. Она и не мать тебе вовсе. Ифриду взяли служанкой в дом для помощи по хозяйству за пару дней до того, как Сана разрешилась тобой. А потом ты родился, и Сана, моя голубка, покинула этот свет. Я так виноват, Энтреа. Эта женщина околдовала меня. Но ты — теперь ты на свободе. Твою мать звали Сана, запомни это. Прости меня, сынок. Сиротство или злая мачеха из сказки были бы для тебя лучшей долей…
И торговец уронил голову. Его взгляд больше не был взглядом живого человека.
— Наверное, он так хотел увидеть сына, — задумчиво произнесла Фран, — что Господь послал ему этот последний утешающий обман.
— Значит, ты не Энтреа?
Фран мотнула головой.
— Сегодня все принимают меня за кого-то другого. Но мне действительно не мешало бы знать, кем была моя настоящая мать.
Когда они возвращались, опустошённо и тупо глядя перед собой, Хлай прервал затянувшееся молчание осторожным вопросом:
— Не слишком ли много вокруг тебя совпадений, мой красавец?
— Думаешь, мне это в радость?
— И когда это началось? Давно так?
— Не знаю. Всю жизнь.
— А дальше?
— Монастырь. Край Пустыни. Это если доберусь. Повезёт.
— Ты хочешь стать Псом? Я видел такого однажды. По-моему, они никогда не улыбаются. И они ненавидят женщин.