Дети войны [СИ] - страница 14
— Даю вам слово и магическую расписку, — Лаубе извлёк из кармана и передал ей свиток пергамента, подготовленный заранее; вторую руку он по-прежнему держал вытянутой. — Ключи.
Старуха подозрительно на него посмотрела, прочитала записку, после чего всё-таки сняла с гвоздей, вбитых в стену за её спиной, три ключа с номерками.
— На, — она хлопнула по ладони Лаубе, оставив в ней ключи. — Пятая комната — на учительском этаже, остальные две выше. И это, — она с неожиданной для старухи резкостью схватила его за запястье, — если увижу, что кто-то из твоих ночью шныряет или по девчоночьим комнатам ходит — расколдовывать будете всей школой.
Коротко кивнув, Лаубе выдернул руку, и дурмстрангцы прошли к лестнице.
— Вы слышали, — мрачно произнёс учитель, когда они поднимались. — Ведите себя тихо, не попадайтесь ей под палочку.
Фридрих просто забрал один из ключей и продолжил свой путь. Гордость его задевало такое обращение, и мириться с правилами выжившей из ума старухи он не собирался. Поэтому, оставив в комнате на четвёртом этаже — она была исключительно проста, но безукоризненно опрятна: ни похвалить, ни придраться — вещи и заперев дверь изнутри, Фридрих накинул на себя чары невидимости и распахнул окно. Осмотревшись, он наколдовал деревянный настил, соединивший его подоконник и крышу соседнего, более низкого здания, стоявшего не очень далеко — в центре города, где застройка была самая старая, дома жались друг к другу, разделяемые очень узкими зачастую проулками. Сунув палочку в держатель на поясе, Фридрих, сохраняя равновесие, перешёл по настилу, после чего сделал свой мост невидимым — на всякий случай. На крыше дома, где он оказался, был выход на лестницу; минуту спустя Фридрих вышел на площадь и, вернув себе видимость, стал прокладывать путь через толпу.
Представление уже кончилось, и сейчас на сцене, возведённой в центре Ярмарочной площади, играли музыканты; под весёлый мотив народ отплясывал что-то весьма беспорядочное. Не останавливаясь, Фридрих пробрался на другую сторону площади и оттуда свернул в переулки. Он хорошо знал Буян, поэтому не заблудился в лабиринте и через некоторое время оказался в районе, где звуки музыки и смех не были слышны совсем; здесь между домами бродили подозрительного вида маги, одаривавшие любого прохожего хищными взглядами. Впрочем, сброд расступался и жался к стенам, когда видел юношу в алой мантии — любой на острове знал, что на студентов Дурмстранга нападать опасно по многим причинам.
У входа в «Барсучью нору» по бокам от двери стояли два мага в чёрных мантиях и придирчиво проверяли тех, кто хотел войти: человек пять собралось перед входом, но стражи никого из них пускать явно не собирались. Однако Фридриха они знали (как и то, что он хорошо платит), поэтому дали ему пройти без вопросов, один даже кивнул в знак приветствия.
Внутри, в отличие от тихой улицы, царствовало сплетение звона кружек и звуков борьбы, почти утопавших в одобрительном рёве и хмельных криках подвыпившей публики. Коротко усмехнувшись, Фридрих прошёл из холла в просторный зал, слабо освещённый немногочисленными свечами; больше всего света было над бойцовской ямой, вокруг которой столпилась львиная доля посетителей, криками ещё больше раззадоривая красных колпаков, упоённо колотящих друг друга дубинами; у одного уже был выбит глаз, а второй кренился на правый бок, когда делал шаг.
Постояв у края ямы недолго, лишь чтобы оценить сегодняшний уровень накала страстей, Фридрих отошёл к бару и взял себе пиво, после чего обвёл взглядом зал. Среди присутствующих немало людей было в масках (далеко не каждый желал быть узнанным), и вместе с тем многих из них было легко опознать — скрывая лица, волшебники забывали спрятать в карманы отличавшие их украшения, те же перстни или броши с родовыми гербами. Подобный список знатных гостей мог быть на приёме в доме какого-нибудь министра, где все эти маги, чванливые и под руки с унылыми супругами, высокопарно бы рассуждали о мире и политике… А здесь, на Буяне, среди запаха пота, пива и крови они кричали, точно дикари, добиваясь, чтобы красные колпаки колотили друг друга сильней, были безжалостней. «Идеальное доказательства животности человеческой природы», — подумал Фридрих, но не стал развивать эту мысль — она была философской и бессмысленной, пустой. Да и был в «Норе» юноша не для рассуждений; атмосфера начала горячить, разогнала кровь, а звуки борьбы со стороны бойцовской ямы делались всё ожесточённей. Предвкушая весёлую ночь, Фридрих взял вторую кружку пива и двинулся было к яме, но тут его окликнула компания молодых людей, в которых он признал выпускников прошлого года немецкого отделения Дурмстранга, и подсел к знакомым.