Детство 2 - страница 13

– Спасибо, – Говорю, – тётя Песя, вкуснотища прямо-таки необыкновенная!

Вышли во двор, а Фира с нами.

– Ты как, – Спрашиваю у неё, – за Фиму Бляйшмана знаешь?

– Серьёзный человек, – И мордаха такая погрустневшая, што мне вот захотелось кому-нибудь морду набить, штоб грустность ету убрать.

– Знаешь, где етот серьёзный человек живёт, да под кем он ходит?

– Конечно! – Аж подскочила, возмущённая такая. Как же – она, и вдруг не знает чего!

Серьёзные люди, как водится, работают в Одессе всё больше ночами. Еле-еле вытерпели до после обеда, проведя утро на море, да и пошли к Бляйшману.

У тово свой дом двухэтажный из ракушечника. Не так штобы и большой, но на одного человека, пусть даже и с семьёй, так и немаленький. Двор собственный, на котором разместилось несколько сараев и два больших дерева. Богато!

– Мой боевитый друг Егор и его верный Санька Пансо! Моё почтение! – Заорал он сверху, заприметив нас перед калиткой, подскакивая из-за стола, – Поднимайтесь, я как раз завтракаю!

Смотрю, Фира погрустнела – её-то не упомянул, а значица – затаил. Прямо почти о том сказал. Ну да тут дело такое, что за пролитую кровь порой меньше спрашивают, чем за сказанные слова.

– Супруга моя, Хая, – Представил он толстую красивую бабу, почти што красивую, только очень уж лупоглазую, – Садитесь!

– Спасибо, дядя Фима, – Отвечаю вежественно, не забыв снять картуз, – мы только из-за стола.

– Какие милые мальчики! – Умилилась Хая, и рукой меня за щёку щипет, – Так заходите к нам почаще, когда из-за стола! Всегда будем рады таким гостям! Фима, может тебе завести побольше русских друзей? А то эти жидовские морды, норовящие пожрать на дармовщинку, мине уже как-то надоели! Мине хватает одной жидовской морды – твоей! Ну может ещё Ёсик, когда он приезжает голодный от своего петербургского университета! И хватит! Вот когда Ёсик заведёт детей, тогда совсем другое дело.

– Всегда будем рады, тётя Хая, – Ответил ей, – мы собственно, по вопросам дружбы и добрососедства пришли.

– Тётя! – Умилилась та, и снова за щёку меня, – Скажу на Привозе, што обзавелась гойским племянником, так мине не так поймут! А потом объясню ещё раз, и мине поймут ещё неправильней!

Минут десять так развлекались, словесами перебрасывась. Потом Фима доел и бровку етак вверх вздёрнул.

– Долги возвращать надобно, дядя Фима, – И улыбаюсь, – етому меня жизнь научила.

Тот кивнул важно так, и рюмочку – жах! И глазами вопрошает.

– Я предпочитаю отдавать так, штобы мне должны оставались. У вас как, сдачи найдётся? Или лучше сразу?

И пальцем вверх.

Бляйшман посидел, поскрёб щетину, не отрывая глаз от моего лица. Понимает, што не за деньги говорить пришёл. Потом медленно так кивнул.

– Хорошо. Вечером приходи. Один.

– Вечером, ето когда?

– Часикам к девяти.

Долго время потянулось! На море идти уже нет, потому как были уже, а часто нельзя – кожа поползёт. Танцы и вообще, беготня всякая – так тело болит.

С книжками устроились. Я примеры решаю, Санька «Конька-Горбунка» по складам читает. Фирка забежала ненадолго, сделала глаза и убежала. А минут через пять слышим:

– Мендель! Горе в еврейской семье! Оторвись от своих игрушек, да иди почитай книжку! Гойские мальчики на отдых приехали, и то занимаются! Они вырастут, и станут инженерами, врачами или адвокатами, а ты шо? Будешь чистить им ботинки?

И на русском всё. Ето, как я уже понял, штоб все знали, а не только идиши. Стыдит отпрыска, значица. Любят здесь так, напоказ.

– Мендель!

Занимались до тово, што у меня голова мало не вспухла, да и дружок мой тоже устал. Так што после ужина книжки не открывали. Сидели только, разговаривал ниочёмно, да я сдерживался с трудом, что поминутно не щёлкать крышкой часов.

К назначенному времени проводили меня до Фиминово дому, но сами не пошли – потому как и не приглашали, значица.

Во дворе на лавочке сам Бляйшман, и с ним мужчинка такой – невзрачный вроде, да и одет, как прикащик в лавке средней руки.

Но ето пока не глянул! Дула пушечные, а не глаза. Еге, думаю – тут не просто Иван местново разлива, а один из самых набольших!

– Здрасте вам! – И картуз с головы. Атаман кивнул, но представляться не стал, – Есть у меня шанец договорить своё деловое предложение, штоб вы мне были здоровы, или мне замолчать свой рот и говорить за моральные долги перед Фимой?