Девочка-Царцаха - страница 42

Ксения рассмеялась.

—Какую скуфью? Скуфья это какая-то церковная принадлежность! Скафандр, наверное, а не скуфья!

— Виноват, спутал... Действительно, скафандр. Спустись, говорит, на дно, я сам не могу, сердце не позволяет, так и дрожит, так и дрожит! Ну, я спустился... Нашел чемоданчик с миллиона-

ми. На одиннадцать саженей его течением отнесло... Вот за это благодарность и получил, так сказать...

— Ин-те-ресно...

Ксения хотела еще что-то спросить, но в это время, взрывая песок, подъехал автобус, и она бросилась на посадку. С Михаилом Ивановичем она больше не разговаривала: он вскочил в автобус раньше нее, занял свободное место в глубине, а Ксения все семьдесят верст стояла, держась за спинку переднего кресла.

Каждый раз Ксения просыпалась в три часа ночи от хлопанья дверей в коридоре: Прокофий Бондарев, отец Паши, и Елена Васильевна уходили на работу.

«И почему эти люди не думают о других? Неужели не могут пройти потихоньку?.. Ведь не только я , но и Паша, и Василий Захарович спят!—думала Ксения.— Как не стыдно! Обязательно скажу об этом Сорокиной».

Не открывая глаз, она переворачивалась на другой бок, но едва засыпала, как за окном раздавалось блеянье и мычанье овец и коров, отправлявшихся на пастбище.

Потом Ксения снова начинала дремать, но в коридоре опять хлопала дверь —• Елена Васильевна возвращалась к себе досыпать...

«Сама научилась спать с перерывами, думает, и другим это нужно!— Ксения снова переворачивалась и глубоко вздыхала.— Какое мучение! Если еще раз хлопнут, я уже не смогу...» —но все-таки она засыпала и спала до тех пор, пока в ее комнату не заглядывало солнце. Ох, это солнце! Оно тоже не давало житья! Сначала садилось на краешек подоконника, потом соскальзывало на бочку, а оттуда на плечо и на лицо. Во сне Ксения отмахивалась от него, как от назойливой мухи. Съежившись в комочек, она забивалась в уголок постели, подальше от окна, но солнце пробиралось и туда... Ксения садилась и протирала глаза, готовая заплакать от обиды, что ей опять не дали выспаться. Но комната ее так ослепительно сияла, за окном так оживленно сплетничали куры, а на бочке лежал такой ворох ведомостей обследования, что сна как не бывало!

—Отчет! Отчет! Отчет!

Ксения не умела работать с прохладцей. Засев за отчет, она забывала обо всем окружающем и даже перестала ходить в столовую. Ей было жалко прерывать интересную работу на целых полтора часа, а поругать ее за это было некому. Впрочем, с голоду она не умирала — Паша доставляла ей молоко и хлеб, которые были не хуже всякого обеда.

— Что такое отдых?—вслух рассуждала Ксения.— Отдых — это перемена вида работы. Поэтому, Паша, давай сюда твою тетрадь. Пока мои челюсти работают, мозги бездельничают. Я успею проверить твою писанину и дать следующее задание. А вот кончу отчет — устрою тебе самую строгую проверку.

На пруду в это время уже начинались лягушачьи концерты. Ксении они очень нравились. Она даже уверяла, что они способствуют ее работе.

— Итак... Угатаевские степи с двумястами гектарами выбыли из плана работ, но взамен выплыли три непредвиденных топки на Шарголе... И в Салькын-Халуне вместо трехсот гектаров по плану оказалось вдвое больше... Что дальше?

Ксения сидела за бочкой, читая письмо из области.

«Аппаратов больше дать не можем. Количество химикатов удвоим. Изыщите на месте возможности применения приманок».

— Легко это писать в кресле за столом! Изыщите! Где же изыскивать? Только на одни окрестности Булг-Айсты требуется около четырехсот килограммов приманочного вещества, а вместе с остальными аймаками около трех тонн... А рабочие, а руководители, а транспорт и всякая прочая дребедень?

Голова Ксении шла кругом.

Она тупо смотрела на сводную ведомость обследования.

«Ничего не скажешь — красивая, аккуратная... И сколько потрачено времени, чтобы ее составить!» Она загоняла эти цифры в клетки, как пастух загоняет коров в стойла... «А для чего все это? Пойду-ка посоветуюсь с Арашиевым»,— наконец решила она.

Только теперь, по дороге в исполком, Ксения заметила, какая перемена произошла вокруг за время ее странствий и уединения: весна в Булг-Айсте была в полном разгаре, у пруда поднимался нежно-зеленый тростник, вокруг цвели сады, роща была окутана ароматом белой акации, и воздух гудел пчелами.