Девушка из Берлина. Жена штандартенфюрера - страница 11

Он помог мне сесть в машину и спросил мой адрес. Ещё одна причина, по которой я хотела взять такси: меньше всего мне хотелось, чтобы он знал, где я жила. И снова бесцеремонный эсэсовец не оставил мне никакого выбора. Он вёл себя на удивление учтиво на протяжении поездки, спрашивая меня о балете, семье и друзьях. Когда мы остановились у моего дома, он проводил меня до двери и сказал:

— Я прошу прощения, что не мог уделить вам должного внимания сегодня вечером, Аннализа. Позвольте мне загладить свою вину и пригласить вас на ужин, только мы двое на этот раз, никаких назойливых друзей, я обещаю. Вы же свободны в понедельник?

— Да…

— Прекрасно. Я заберу вас в шесть.

Он салютовал мне и уехал, ни разу не оглянувшись, оставив меня стоять у двери в новом шоке от его очередного «приказа». Неудивительно, что Ульрих Райнхарт был так молод и уже штурмбаннфюрер. Чего чего, а командовать он умел.

Как я впоследствии узнала во время нашего второго «свидания», Райнхарт свой командный тон использовал со всеми, и со мной в том числе. Похоже было, что власть, которую он получил благодаря его рангу и позиции в таком молодом возрасте, явно ударили ему в голову, потому что с ним совершенно невозможно было разговаривать.

— Свиные рёбрышки здесь просто отменные, лучшие во всём Берлине, вы должны их попробовать. — С этими словами он велел официанту принести две порции, не утрудившись спросить, чего я хотела. Я хотела было сказать, что не ем свинину, но быстро сообразила, что с ним это явно поднимет кучу ненужных вопросов, и промолчала. Пока Райнхарт говорил, а говорил он много и не давая мне вставить ни слова, постоянно возвращаясь к своей любимой теме — депортации евреев, чьим руководством ему недавно проучили заняться, я умудрилась проглотить кусок свинины, изо всех сил борясь с отвращением. Но когда он, с завидным спокойствием начал вести сам с собой дискуссию на тему преимуществ одного вида казни над другой и приводить примеры из истории, я отодвинула тарелку и поняла, что аппетит ко мне вряд ли вернётся.

Каждая минута в его обществе тянулась как час, и мне всё труднее было побороть в себе нарастающее к нему отвращение, особенно после того, как он притянул меня слишком близко во время танца и начал говорить мне что-то про мои «сладкие губки» и спрашивать, а у всех ли балерин были такие же красивые ножки. Я резко его остановила, сообщив, что я такого рода разговоры не нахожу приличными, на что он только рассмеялся и сказал, что не боялся трудностей, чего бы это не значило.

Отец уже не пытался скрыть своего недовольства. После очередного вечера, который я провела в обществе штурмбаннфюрера Райнхарта, на следующее утро мы завтракали в полной тишине, крайне несвойственной для моей разговорчивой семьи. Единственным, что нарушало тишину, была Гризельда, предлагающая подлить папе ещё кофе, или мама, просившая Норберта передать соль. В конце концов я не выдержала и нарочно громко опустила вилку на стол.

— Что происходит? Мы что, больше друг с другом не разговариваем?

Мама глянула на отца; тот в ответ вздохнул и также положил вилку на стол, вытирая рот салфеткой. Я сразу поняла: нужно готовиться к серьёзному разговору.

— Солнышко, мы все немного… Озабочены твоей дружбой… с твоим новым знакомым.

— Что ж, папа, ты же не хотел, чтобы я водила дружбу с хорошим еврейским мальчиком, вот я и подружилась с офицером СС. Не понимаю, почему ты до сих пор недоволен.

Я не хотела, чтобы это прозвучало настолько ядовито, но оно как-то само собой так вышло.

— Аннализа, это уже перебор. Я никогда не говорил, чтобы ты не водила дружбу с Адамом, я просто посоветовал тебе быть поосторожнее, вот и всё. Что же до Райнхарта, ты и понятия не имеешь, во что ты ввязываешься. Я наводил справки, он получил своё последнее повышение благодаря — я цитирую — «эффективной ликвидации сотни политических заключённых» где-то на юге страны. Я не понимаю, что ты себе такое думаешь, принимая его приглашения.

— Если ты так хорошо его знаешь, скажи, у меня есть выбор?

— Выбор есть всегда, родная.

— Да? Ему об этом скажи!