Девять врат. Таинства хасидов - страница 67
По этому принципу, конечно, действовал и наш ребе реб Шмелке. И как еще действовал! В те времена доходы микуловских раввинов были значительными. Однако у святого ребе реб Шмелке денег всегда было мало. Любой нищий, постучавший к нему в дверь, бывал одарен так щедро, что у самого ребе реб Шмелке и его семьи не оставалось ни гроша. Все деньги, которые он в течение дня получал, он раздавал нищим еще до захода солнца. При появлении звезд на небе в его доме не должно было оставаться ровным счетом ничего. В этом деле служил ему ярким примером Бааль-Шем. А когда, случалось, под рукой не было денег, святой ребе реб Шмелке раздавал и предметы мебели. Все, что только можно было отдать.
Одному нищему он подарил драгоценный перстень.
«Что ты опять наделал?! — запричитала госпожа Шейндл-Бине, заботливая жена ребе реб Шмелкова. — Ведь этот перстень стоил четыреста рынских![30]»
Конечно, нет сомнений: госпожа Шейндл-Бине тоже была настоящей святой. Да хранит нас Свет ее заслуг! Благодетельная и милосердная госпожа Шейндл-Бине. Она бы все свое драгоценное сердце поделила с бедными. Но четыреста рынских — целое состояние. Их так просто не выкинешь!
Святой ребе реб Шмелке остолбенел на мгновение. Но на радость жене велел тотчас привести назад нищего.
«Послушай, — сказал он ему, — я как раз узнал, что этот перстень стоит четыре сотни рынских. Так вот: если будешь его продавать, смотри, чтобы тебя не надули…»
У ребе реб Шмелке было еще одно чудачество. В некотором отношении он был похож на графа де Лотреамона: он почти никогда не спал. Все только учился и размышлял. Но когда решался на минуту заснуть, не ложился в постель, а спал сидя, чтобы не терять много времени.
Ребе реб Пинхес тоже хотел походить на брата и тоже не спал. Но это не удавалось ему. Ребе реб Шмелке объяснил брату причину его неудачи: «Это потому, что моя душа приходит из мира вечного шабеса, тогда как твоя — из мира вечного новолуния».
А Марьем, их сестра, рассказывала о ребе реб Шмелке такую историю:
«Как-то ночью, после многодневного бодрствования, он подпер голову рукой и заснул. А когда вскоре проснулся, увидел, что его свеча потухла. Испугавшись, что ему придется прервать ученье, он поднялся, еще в полудреме, с потухшей свечой в руке, из мансардной комнатки на крышу дома. И вдруг на краю крыши незнакомая рука протягивает ему огонь. Ребе реб Шмелке запалил свечу и, не обращая внимания ни на того, кто дал ему огонь, ни на прочие обстоятельства, вернулся к своей книге.
Однако спустя короткое время его осенило, что здесь что-то кроется. Кто же мог протянуть ему огонь? С земли на крышу никому не взобраться, а лестницы там не было.
И святой ребе реб Шмелке стал молиться Богу. И тут дошла до него весть, что перерыв в его учении Небеса восприняли как великую потерю. И послали пророка Илию принести ему огонь. Когда святой ребе реб Шмелке услышал об этом, он заплакал. А потом он много дней постился, ибо чувствовал себя виноватым, что из-за него, недостойного, пророку Илие пришлось так утруждаться».
Но и здоровый сон — дар Божий. Ребе реб Шмелке однажды должен был это признать. В Микулов заехал святой ребе реб Мелех из Лиженска. Мелех сам постелил постель учителю, как положено взбил подушки и попросил его хотя бы раз по-настоящему выспаться. Ребе реб Шмелке не мог отказать в просьбе столь уважаемому приятелю. Он проспал всю ночь, а когда утром проснулся, почувствовал себя бодрым и свежим как никогда. А что уж говорить о том, как после обычного омовения в микве он молился в молельне! Старая микуловская синагога еще никогда не слышала таких прекрасных молитв!
После богослужения он сказал: «Теперь я знаю, что Богу можно служить и хорошим сном!»
В тайну мыслей святых цадиков никому не проникнуть в час, когда они стоят в молельне пред ликом Всевышнего.
Очевидец реб Мойше Тейтельбаум пишет о святом ребе реб Шмелке буквально вот что:
«На празднике он молился перед алтарем и думал о самых возвышенных тайнах. При этом он пел длинные, всякий раз новые и новые мелодии невообразимой красоты, какие ухо человеческое никогда не слышало и слышать не будет. Очевидно, он не осознавал своего пения. Его дух витал где-то в горних сферах, тогда как голос издавал слетавшие с его губ чудесные песнопения, несказанно сладостные для слушателей».