Дигенис Акрит - страница 4
И охватила братьев скорбь при зрелище ужасном,
Подняли прах они[54] с земли и головы посыпав,
В отчаяньи рыдали все, стенанья шли из сердца:
«Какую взять из этих рук и из голов оплакать?
235 Какой обрубок нам узнать и матери доставить?
За что, сестра прекрасная, бесчестно ты убита?
Скажи, душа сладчайшая, как все это случилось:
Зачем лишила света нас, безвременно угаснув?
Как руки варваров тебя на части разрубили?
240 И как не отнялась рука жестокого убийцы,
Что сострадания не знал к твоей красе чудесной
И не проникся жалостью, твой дивный голос слыша?
О благородная душа! Перед лицом позора
Ты смерть охотно предпочла и страшное убийство.
245 Скажи, сестра любимая, душа и сердце наше,
Как отличим теперь тебя от остальных убитых?
Неужто отнято у нас и это утешенье?
О час, страшнее всех других, и день, несчастья полный,
Да не увидишь солнца ты, не озаришься светом,
250 Да ввергнет в мрак тебя господь — сестру родную нашу
Бесчестно и безжалостно злодеи изрубили!
С какою вестью явимся мы к матери скорбящей?
Зачем завидовало ты красе сестры, о солнце[55],
И погубило девушку, что блеском всех затмила?».
255 Так и не смог никто из них сестру найти родную,—
Могилу сделали одну, зарыли всех убитых,
И со слезами горькими и со скорбящим сердцем,
К эмиру тотчас возвратясь, в отчаяньи сказали:
«Эмир![56] Сестру назад верни, а не вернешь — убей нас,
260 Ведь без нее никто из нас домой не возвратится,
И смерть нам легче вынести, чем вынести утрату».
Когда услышал то эмир и их печаль увидел,
Он братьев начал спрашивать: «Чьи дети вы? Откуда?
Какого рода отпрыски? В какой живете феме[57]?»
265 «Мы в Анатолике[58] живем, мы из ромеев знатных,
И происходит наш отец из рода Киннамадов,
А наша мать — из рода Дук, и Константин ей предок[59].
Стратигами поставлены дядья и братья наши,
Двенадцать их у нас[60] в семье — вот от кого мы родом.
270 В изгнанье ныне наш отец из-за причины глупой[61],—
Доносчики какие-то несчастье причинили;
Да и самих нас не было, когда ты к нам ворвался,—
Служили мы стратигами, границы охраняя,
А окажись мы у себя — все б кончилось иначе,
275 И даже в дом наш никогда войти б вы не посмели;
Но не застал ты нас, и вот, легко тебе хвалиться.
О высший средь эмиров всех и первый из сирийцев,—
Да сможешь ты Багдад[62] почтить! — Скажи теперь нам, кто ты,
И если наши родичи вернутся из похода,
280 И если из изгнания отец домой вернется,
Знай, что разыщем мы тебя, где б ты ни очутился,
И дерзость не останется твоя без наказанья».
«О, юноши прекрасные,— эмир ответил братьям,—
Ребенком маленьким я был, когда отец мой умер,
И поручила меня мать сородичам-арабам.
У них воспитывался я в законе Магомета[67],
Когда ж увидели они, как счастлив я в сраженьях,
290 То сделали владыкою над всей землей сирийской
И дали мне три тысячи копейщиков отборных.
Всю Сирию я подчинил, взял Куфер[68] во владенье,—
Пускай немного похвалюсь, но говорю вам правду,—
Прошло немного времени, Ираклию[69] разрушил
295 И овладел Аморием, Икония достигнув[70].
Я усмирял разбойников и всех зверей свирепых,
И ни стратиги, ни войска мне не были преградой,
Но вот сражен я женщиной, затмившей всех на свете,
Сжигает красота меня, а слезы девы — сушат,
300 И жгут любимой жалобы. Что делать мне? — скажите.
Из-за нее вас испытал,— хотел узнать получше,
Тоскует по родным она и плачет непрестанно.
Во всем признаюсь я теперь и истину открою:
Коль честь вы мне окажете и в шурины возьмете,
305 То ради чудной красоты сестры любимой вашей
Я в христианство перейду[71], в Романию отправлюсь.
Узнайте правду — поклянусь великим я пророком —
Не знал я ласки от нее и не слыхал ни слова.
Берите же пропавшую — в моей она палатке».
310 И услыхав его слова, охваченные счастьем,
Приподняли палатки край и, внутрь когда вступили,
На покрывале золотом нашли они ту деву.
Лежала там она — Христос! —окружена сияньем,
И были переполнены глаза ее слезами.
315 А братья подняли сестру, в объятья заключили
И каждый целовал ее с великим изумленьем,—
Ведь всякий, кто отчаялся, не ликовать не сможет,