Дикари - страница 33

Ненависть.

Я ненавидела его.

Я не узнала его по той дыре в стене, но, бл*ть, ненавидела на самом деле. Ненавидела то, что он олицетворял, как заставлял стыть мою кровь, что они делали, что выпили каждую каплю моей невинности своими педофильскими членами.

Ненавидела его за все, что отняли у меня, и за нанесенный ими непоправимый ущерб. Понятия не имела, как его поймали, да и было все равно, ― он ― паразит, которого нужно было уничтожить.

― Я... я ненавижу его, ― выплюнула злобным тоном.

― Умница девочка, ― выдохнул Ромеро похвалу мне на ухо. ― Держись за эту ненависть, детка. Заставь его истекать кровью.

Это был словно транс. Шагнув вперед, нацелилась на епископа в кресле и повернув рукоять ножа в ладони, усилила хватку.

Наклонившись, грубо вцепилась ему в волосы, убедившись, что он не может повернуть голову, и воткнула тонкое серебряное лезвие в левое ухо.

Он начал орать, но этого было недостаточно. Стиснув зубы, продолжила проталкивать его, минуя ушную раковину, вкручивая в канал и разрывая барабанную перепонку.

Нож был как открывалка для бутылок. В тот момент, когда вынула его, кровь хлынула, будто выбило пробку, попала на мою рубашку, стекала по мочке уха и капала на его белую одежду. Кожа стала темной вишнево-красной, когда он зарыдал. Ему явно было очень больно, но мужик не был близок к тому, чтобы умереть... пока что.

Я провела окровавленными кончиками пальцев по его лицу и использовала слезы, чтобы смыть кровь. Он задыхался и давился от сильных рыданий, дергаясь так сильно, что чуть не опрокинулся.

Мне нравилось видеть этого беспомощного человека, с воплями выпучившего глаза, пока свободно капала кровь. Единственное, что могло сделать этот момент более совершенным, если бы он вымаливал прощение у моих ног.

Ладонью запрокинула его голову назад, пока он не уставился в потолок.

― Вы выглядите очень жалко, мистер Бишоп, ― садясь к нему на колени, оглянулась на Ромеро, робко улыбнувшись. ― Пожалуйста, не мог бы подержать его неподвижно для меня?

Без единого возражения он обошел вокруг стула и крепко схватил епископа за седые волосы.

Приставила кончик ножа к основанию горла и медленно вкрутила его. Мужик разразился низкими стонами между рыданиями.

― Ой, неужели так уж больно? ― ворковала, прикусив нижнюю губу.

Сильным толчком прорезала кожу, воткнув лезвие прямо туда, где была трахея.

Взгляд карих глаз расширился, так как он был вынужден полоскать горло собственной кровью. Вытащив нож, сжала скользкую рукоять и начала вслепую загонять его всюду, куда только попадала, наконец добившись желанной реакции.

Его предсмертные, испуганные крики эхом раздавались по комнате и подбадривали меня. Зубчатое лезвие разрезало плоть с поразительной легкостью. Я не останавливалась, пока моя грудь не начала вздыматься, а его шея не стала похожа на малиновые соты.

Я чувствовала кровь на лице, в волосах и видела ее на руках до самых локтей. В комнате не было зеркала, поэтому могла только представить, как выгляжу. Волосы епископа уже не были седыми, а голова висела под странным углом. Облизнув губы, ощутила сладкий металлический привкус крови страдальца.

Моргнула и отвернулась от него, понимая, что Ромеро больше не стоял позади стула. Он отступил на несколько шагов, чтобы взглянуть на меня.

Похоже, это было его привычкой ― наблюдение за всем, что я делаю, словно он что-то анализировал.

Глядя на него сквозь опущенные ресницы, еще раз робко улыбнулась, чувствуя себя немного смущенной.

― Упс, прошу прощения. Немного увлеклась.

― Подойди сюда.

В голосе не было изменений, не могла разобрать его настроение. Вытерев окровавленные ладони об испорченную рубашку, без колебаний подошла к нему.

В ту же секунду, как приблизилась, он запутал в моих волосах свою руку, слегка запрокинув голову назад, так что теперь я смотрела на него снизу-вверх.

― Скажи, как себя чувствуешь.

― Чувствую себя... лучше.

― Прекрасно.

Он одарил меня улыбкой, которую я быстро начала обожать, и прижался своими губами к моим, скользнув рукой из моих волос к затылку. Мужчина поцеловал меня сильно и крепко, не произнося ни слова. Казалось, что знаю его уже тысячу лет.