Дилемма выжившего - страница 2

— Треш, — подтвердил Стас и, почувствовав давление в груди, снова кашлянул. Во рту оказалась вода, но он проглотил ее, не решившись плеваться при Дане.

— Если бы я пришел сюда учиться, я был бы очень разочарован, — фыркнул тот.

— А зачем ты пришел?

Мимо проплыла Стасова справка об освобождении от физподготовки, с таким трудом добытая матушкой через знакомого врача. Даня проводил размокшую бумажку задумчивым взглядом. А затем карие глаза сощурились как-то нехорошо.

— Получать образование.

Дома Стас попытался проскользнуть в свою комнату незаметно, но матушка что-то почуяла через стену раздражающей попсы по радио, зашелестела занавесками из бус, выглянула из кухни.

— Стасик, — заворковала она. — Я как раз супчик приготовила. С тефте… — Матушка осеклась, увидев сына в незнакомых серых спортивках и толстовке, с мокрым пакетом в руке.

— Упал в бассейн, — неохотно признался Стас. Для матушки это стало сигналом: подскочила, окружила своими цепкими маленькими руками, заворковала пуще прежнего: как же тебя угораздило, сыночка, ты же не умеешь плавать, ты же справку отдал? о, как же я намучилась выглаживать твои брючки, у них в спорткомплексе что, поприличней сухой одежды не было? хлоркой воняет, чувствуешь?

Стас еле высвободился и спрятался от матушки в ванной. Сунул мокрую одежду в стиралку, поглазел на собственное отражение в забрызганном зубной пастой зеркале: воспаленные глаза, русые волосы, подсохшие уродливыми сосульками. И лицо его было серым, в тон толстовке. Как бетон. Как мрамор.

Вот бы и правда стать мрамором. Вот бы быть мрамором изначально и тогда, десять лет назад, пойти строго ко дну их мелкой-но-не-такой-уж-мелкой городской речки, не вызвав ни у кого соблазна спасти его. Но щуплый семилетний Стасик весил мало, выглядел жалко — как не пожалеть? Как не броситься следом?

Кто-то стал героем, спас ребенка. Но ребенок вырос, оставшись тощим, оставшись жалким. Оставшись таким же растерянным, как в момент, когда паром «Анна Ахматова» накренился и стряхнул его в холодную муть реки. Просто чуть попривыкшим к этому.

Стас заставил себя помыть руки. Фиолетовый брусок мылился плохо, уходил медленно, раздражал неимоверно. У матушки был еще ящик таких в кладовке, купленный с хорошей скидкой в одном из ее любимых интернет-магазинов.

На кухне надрывалась какая-то престарелая певица, и сейчас Стас был искренне благодарен ей: матушка не услышала, как открывается дверь ванной и щелкает выключатель, а значит, порция заботы вкупе с упреками откладывается на потом.

Оказавшись в комнате, он запер дверь на криво приколоченную щеколду. Матушка до сих пор за нее обижалась. «Что я там не видела? — возмущалась она. — Ну какие у тебя от меня могут быть секреты?»

Пару раз матушка даже срывала щеколду, но Стас отвечал на это игнорированием и демонстративной голодовкой, и, решив, что она и без щеколды довольно сильно проросла в своем сыночке, матушка на время отступила. Этот бой — бой за клочок личного пространства три на два метра, — был выигран, но война продолжалась: упреки в неблагодарности сыпались на Стаса вперемешку с актами материнской заботы и жертвенности. Хотя, с другой стороны, какая это война, когда из двух государств одно — агрессор, а второе начинает шевелиться, только когда войска противника подходят к столице? Вся прочая территория давно захвачена и аннексирована, и Стас как-то с этим смирился. А вот столицу — не трожь.

Ему нужно было пространство, чтобы лечь на пол и растянуться звездочкой, смотреть в надтреснутую побелку потолка, наблюдать, как из комнаты уходит день, как в ней располагается ночь, ждать, когда же добежит до конца время земное, когда через старый паркет, через ковер — и сквозь него самого — прорастет трава.

Стас никогда не дожидался.

— Ну, молодой человек, вы теперь просто обязаны совершить что-то выдающееся, — печально пошутил старенький врач, у которого семилетний Стасик наблюдался при пневмонии.

Тогда он не понял истинного смысла этих слов и того, как они на него повлияли. Осознал позже, когда глаза устали оглядываться в поисках шанса на это самое