Длинные тени грехов - страница 8

— Вездье нехорошо, нет порядка — вздохнул обречённо голландец.

— Точно так, сударь, — буркнул бывший денщик, — неладное что-то творится, будто… будто накрыла нас тень какая-то…

— Тень сия, Степан, именуется леностью, распущенностью и прочими грехами смертными, более ничьего не зрю непоньятного, — поджал губы Ван Келлер, — всё остальное можно объяснить.

— Эх, сударь, — вздохнул Крайнов, — кабы всё так просто было! Я сам не суеверен, а нет-нет, да мелькнёт мысль… Лекарь вот сказывает, со страху Васятка помер.

— Ведаю сие, — качнул париком голландец, — но вот не в первый же раз, как выяснилось, посещьал отрок кладовую. Почьему помер только нынче?

— Кто же знает? Может, и правда, спугнул его кто. Или что-то померещилось в темноте. Никогда такого не случалось.

— И впредь, — со значением произнёс Ван Келлер, — случиться не дòлжно, ибо есть нарушение завьедённого порядка.

Возница зря пытался завести беседу с нанимателем: тот сумрачно отмалчивался, а потом и вовсе велел заниматься своим делом. Да и дорога вдоль набережной требовала пристального внимания — того и гляди кто снесёт, да богатые экипажи обходить осторожно надо. Степан, отвадив говорливого кучера, устало рассматривал хмурое небо, ёжась в возке от холодного воздуха. Понятное дело, почему челядь меншиковская любит дома сидеть — князь не жалел поленьев, да и печи, почитай, в каждом помещении. Тепло, сытно, чего ещё простому человеку надо? Да только нехорошо во дворце княжеском, неладно — после смерти Васятки бабы потихоньку подвывают, лакеи по углам шепчутся, а Перпетуя, ворона блаженная, масла в огонь подливает, о чертях с демонами байки рассказывает.

Потому Крайнов с радостью с поручением князя на биржу отправился. О, там жизнь бурлила, сразу видно, где главное место в столице! Вокруг деревянного здания сновали повозки, разгружая товары с барж, суетились купцы, ремесленники, а вокруг строительство развернулось, не останавливаясь ни на минуту, шутка ли — сам царь то и дело с проверкой наезжает! Степан расплатился с возчиком, не слишком расщедрившись на чаевые — нечего баловать всякое отрепье, и осторожно пошел по мосткам, чтобы не заляпать платье грязью.

Сердце старого солдата наполнилось гордостью за новую столицу — повидал он мест всяких, а такие чудеса здесь батюшка Петр Алексеевич закрутил, что весь свет дивится станет, погодите-ка!

Хоть и носилось в воздухе беспокойство, слухи странные о том, что царевич на Москве с отцом своим встретился и бумагу подписал, мол, отрекается от наследственных прав на престол. Но в столице новой как будто о том и не ведали — столько чудес всяких, что ни день, куда тут до смутных и непонятных человеку простому дел наверху, когда вот она — жизнь бурная, настоящая!

Крайнов усмехнулся на то, как господа высокого полёта вынуждены терпеть неудобства — каретой на остров не доедешь, на лодке надобно или на лёгком возке по льду на реке, а там, стало быть, пешочком, как все, как и сам император. И пожаловаться некому, и одёжу приходится надевать, что попроще — не до щегольства тут. Вон стоит боярин, по всему видать, нос в платок уткнул, запахи ему не нравятся, строго так смотрит вокруг на люд чёрный, тростью ткнул мимо проходящего коробейника да что-то ему говорит, сердито так. Степан бросил на барина смотреть, потому как сам едва от повозки тяжёлой увернулся. Бочком-бочком, а добрался бывший денщик до ступенек биржи, как вдруг кто-то потянул его за рукав.

— День добрый вам, Степан Иванович! Вот и свиделись с вами.

Перед Крайновым стоял, улыбаясь во весь рот, Акимка.

— И тебе не хворать, — буркнул Степан, — это ты, что ли, барину вон не угодил?

— Какому барину? — удивился коробейник, — А, да толкнул, вишь, его сиятельство. Обругали меня очень даже по-простому, доходчиво. Как дела в ваших хоромах княжеских? Все ли живы-здоровы?

Крайнов помрачнел, болтать попусту он не любил да ещё с чужим человеком. Но на свежем воздухе хорошо так стоять, хоть и сыро, да вдыхать запах свежераспиленного дерева.

— Не все живы, Васятка, помнишь — мальчонка, помер давеча.

Аким перестал улыбаться и перекрестился.