Дневник, 1893 г. - страница 11
4) Не только всякое сумашествие есть дошедший до последнего предела эгоизм, самодовольство, самовозвеличение (мания величия), но всякое ослабление духовной силы выражается увеличивающимся эгоизмом, самодовольством и самовозвеличением, исключительностью заботы о себе.
5) Разговор с социал-демократами (юноши и девицы). Они говорят: «Капиталистическое устройство перейдет в руки рабочих и тогда не будет уже угнетения рабочих и неправильного распределения заработка». «Да кто же будет учреждать работы, управлять ими?» спрашиваю я. «Само собой будет идти, сами рабочие будут распоряжаться». — Да ведь капиталистическое устройство установилось только п[отому], ч[то] нужны для всякого практического дела распорядители с властью. Будет дело, будет руководство, будут распорядители с властью. А будет власть, будет злоупотребление ею, то самое, с чем вы теперь боретесь.
6) Что лучше мужчине и женщине: кокетничая сходиться на бале или над постелью тифозного больного? Первое лучше.
7) Никак нельзя сказать, не только полезна или бесполезна жизнь, кот[орую] ведет человек; но нельзя даже сказать, радостна она, или нет. Это узнается только впоследствии, когда она вся видна будет. То же, что в работе. Спросите пахаря во время работы, радостна ли его жизнь. Он не знает и скорее думает, что радостна жизнь праздная богача, а спросите, когда он старик и вспоминает о своей жизни.
8) Августа 11, утро. Голубая дымка, роса как пришита на траве, на кустах и деревьях на сажень высоты. Яблони развисли от тяжести. Из шалаша пахучий дымок свежего хвороста. А там, в ярко желтом поле, уже высыхает роса на мелком овсяном жнивье и работа, вяжут, возят, косят, и на лиловом поле пашут. Везде по дорогам и на сучках деревьев зацепившиеся выдернутые, сломанные колосья. В росистом цветнике пестрые девочки, тихо напевая, полют, лакеи хлопочут в фартуках. Комнатная собака греется на солнце. Господа еще не вставали.
9) Как бы помнить всегда свое достоинство посланника Божия, которому поручено Его дело>14. Если бы я был послом царя в Турции, как бы я следил за собой. А теперь, послом Бога в мире, всё нипочем. А еще ц[арь] мог бы чего-нибудь не узнать, а тут скрыть ничего нельзя. Это глупо.
Завтра 17 Августа 1893. Ясн. Пол. Хочу писать, если б. ж. Это та же молитва. Надо больше молиться. Если будет трудно, то чем же поддержать себя, как не этим.
23 Августа 1893. Я. П. Пропустил 5 дней. Был Страхов и Salomon. Беспокойство мое затихло. Но праздность не прекращается. Пытаюсь писать о религии, но не идет. Нынче был посланный от Кудрявцева за статьей. Я написал ему. Написал Дунаеву, Черт[кову], Лёвенф[ельду]. — С Страховым был неприятный разговор. Он говорит, что не видит необходимой связи между богатством богатых и нищетой бедных. Это удивительно. Нынче б[ыл] в Овсянникове. Нет охоты писать, нет напряжения. А казалось бы, как много нужно и как много готово. Думал за это время: Да, был 1) Митя Олсуфьев — плох[ой] с ним разговор.
1) Я говорил М[ите] О[лсуфьеву] о том, что религия есть установление отношения человека к бесконечному, такое, кот[орое] определяет его поступки. Он говорит, что это неясно. И действительно для него это неясно, п[отому] ч[то] ему хочется, чтобы я бы сказал ему такое определение религии, которое отвечало бы его неясному представлению о том, чем бы он желал, чтобы была религия. В роде того, как если бы человеку, кот[орый] представляет себе, что пахота есть езда на лошади, было бы неясно определение пахоты вздиранием и переворачиванием верхнего слоя земли.
2) В первый раз, на этих днях молясь словами: и ненадежен для Ц[арства] Б[ожия] взявшийся за плуги оглядывающийся назад, я понял все значение этих слов. Делай то, что нужно для установления Ц[арства] Б[ожия] (я невольно отношу это к печатанию моей книги), и не заботься о том, что от этого будет. Ничего, кроме хорошего, от этого ни для кого выйти не может.
3) Представлял себе, как прокурор или жандарм будет требовать от меня подписки не писать или чего подобного, говоря, что у меня на это высочайшее повеление. Не может быть высочайшее, п[отому] ч[то] у меня высочайшее — защищать братьев своих и обличать их гонителей. Есть только 2 средства заставить замолчать меня: или то, чтобы перестать делать то, что я обличаю, или убить меня, или запереть на век; действительно только первое, и потому скажите тем, кто вас послал, чтобы они перестали делать то, что делают.