Дневник из сейфа - страница 11
— Девочка, ты спишь? — послышались в коридоре быстрые, легкие шаги отца.
Грета закуталась с головой в простыню, она не могла его видеть, не могла, не могла…
— Кто у тебя сейчас был? — лязгнула ручка двери.
— Так… один поклонник…
— Это он вызывал тебя от моего имени из госпиталя?… Почему ты молчишь?… Гретхен!
Ей хотелось кинуться к нему, кричать, забыв о долге, обо всем: «Папа, беги! Они расстреляют тебя, беги!» Но она молчала. Ведь тот приказал: ни слова.
…Молчать. Во имя фюрера, фатерлянда — молчать.
…Ушел. Я заперла сейф? Кажется. Он ничего не узнает. И завтра его заберут. И она лишится отца, как лишилась уже матери. Боже мой…
Ручка двери с силой задергалась.
— Грета, ты открывала сейф? Почему мой дневник лежит не в том отделении, в котором я его оставил? Грета!
Не выдержав, дочь штандартенфюрера разрыдалась…
Один
— Собственного папашу продала? — Шурин рот смешно округлился. — Ну и ну! Воспитали на свою голову!
— Потом, потом, — прервал Ленц расспросы. — У своих наговоримся. — Он вытащил из фотоаппарата кассету с заснятой пленкой. — Зашей в пальто. Быстро!
— Уходим?! — ее глаза заискрились. — Вместе, да?
Он зачем-то открыл и закрыл дверцу буфета и повернулся к девушке спиной.
— Видишь ли, Шуринька, среди прочего я наткнулся в дневнике на запись о какой-то антифашистской группе, появившейся в войсках гарнизона…
— Ну и что?
— Ищейки Кляйвиста напали на ее след. И руководителя знают — электрик передвижного фронтового театра Франц Зах…
— Но… но, Петер Фридрихович, не можете же вы помчаться искать этого человека ночью! А пока утро, пока найдете, предупредите. А ну как немка тем временем очухается и папуле повинится?
Он с силой вдавил носком сапога подгнившую половицу.
— Вот и я себе говорю…
— Эх, знать бы мне «шпрехензи дойч», — виновато смотрела ему в спину девушка. — Если б и сцапали — хоть не велика потеря.
— Шуринька, я боюсь совершить глупость. Не имею права на рожон переть, все-таки нужен еще… И не могу, понимаешь, не могу я уйти, плюнув на этих бедолаг! — Он обернулся, больно стиснул ее плечи. — Как мне быть? А, зяблик?…
— Надо идти! — сердито воскликнула девушка.
— Ладно, — сдался он. — Собираемся.
Она убежала к себе, отпорола подкладку своего старенького пальтишка, зашила кассету, собрала узелок, рассовала по карманам фотографии матери.
— Готова? — Ленц вошел к ней. — Узел не брать. Почему в резиновых сапогах? Чтобы патрульным было легче догадаться, куда держишь путь?… Так. К дверям приколи записку: «Герр Ленц, их ком цум деревня, муки достать», — что-нибудь в этом роде. Аусвайс при себе? Расположение застав на выходах из города усвоила? Так. Наткнешься на патруль — скажешь: акушерка, вызвали принимать роды. Не бойся, я буду идти сзади, в случае чего — выручу. Ну пошли, пошли…
Через час без особых приключений они добрались до развалин химического завода. Здесь кончался пригородный район, неподалеку за каменоломнями и торфяными полями лежала деревня Яблоневка и сразу за нею начинался огромный, раскинувшийся на десятки километров партизанский лес.
— Отдохнем? — предложила Шура. — Еле дышите…
— Нет! — хрипло отрезал Ленц.
За всю дорогу это было его первое слово.
— Никак не можете забыть про тех антифашистов? — не выдержав, спросила она.
— Ну допустим, допустим, меня даже схватят! — внезапно остановился он, вцепившись в пуговицу на ее пальто. — Вот и чудненько! Сомневаться начнут: успел ли переправить кассету, выиграем время, а?
Девушка почувствовала, с каким волнением ждет он ее ответа…
Поодаль, за холмами, где тянулось шоссе, послышался далекий надсадный шум мотора.
— Я понимаю, — едва слышно ответила Шура. — Ждем вас завтра.
Он благодарно кивнул.
— Где?
— На «спецмаяке». Яблоневка, двенадцать. Там старикан один, я предупрежу, он проведет в лес.
— Запасной вариант?
— Труба не дымит — значит явка завалена. Тогда через общий «маяк». Хутор Ясень. Пароли вы знаете.
Он сел на камень, торопливо, словно боясь передумать набросал донесение — сжато, самое основное. Скатал бумагу в комок.
— Если что — уничтожить.
Светящиеся стрелки его часов показывали уже первый час ночи.
— Ну все. Дальше пойдешь сама. И смотри, чтоб добраться живой — невредимой! Обещаешь?