До наступления завтра - страница 9

Его отец передал ему шлем, и Логан напрягся, обливаясь потом. Он выглядел в точности как тот, который он надевал раньше этим утром.

Он не был готов. Последнее, чего ему хотелось, — разделить свое воспоминание, когда он все еще не знал, что оно означает.

Как всегда, его папа не дал ему выбора.

Логан глубоко вдохнул и надел шлем. Его мама и папа поднырнули под машину в форме пончика, и он закрыл глаза, открывая свое сознание, как его учили делать на курсе Основ Медитации.

Он подумал об открытых дорожках для плавания, свободных от людей, мусора и досок для плавания. Откройся. Широкий, открытый океан, в котором он мог бы плыть вечно и никогда не достичь противоположного берега. Откройся. Чистая голубая вода, самое открытое пространство, которое он когда-либо знал. Откройся, откройся, откройся.

Воспоминание немедленно всплыло в его голове, словно однажды полученное оно зависло на краю сознания в ожидании, когда его вызовут снова.

Он скользил сквозь воду, бросок за броском. Его гребки были сильными, движения мощными. Все его тело работало, как единый отлаженный механизм.

Его пальцы коснулись края бассейна, и он рванул вверх, чтобы наполнить легкие воздухом. Его уши заполнили оглушительные аплодисменты. Шум был настолько громким, что отражался от стен и отдавался у него в груди.

Единым движением он выбрался из бассейна. Его мокрые ноги коснулись твердого бетона, а в воздухе пробился запах хлора. Везде, куда бы он ни смотрел, он видел толпящихся людей. Набившихся на трибуну, размахивающих флагами разных городов, скандировавших его и других пловцов имена. На противоположном конце помещения висел баннер, огромными буквами объявлявший: Общенациональное Соревнование Золотой Звезды.

Он сорвал шапочку для плавания и потряс головой, разбрызгивая капли воды в радиусе двух футов. Шапочка упала к его ногам. Она была темно-синего цвета с золотой звездой, что могло значить только одно. Это был финальный заплыв Общенационального Соревнования.

Он присел на корточки, чтобы поднять шапочку, и увидел шрам, застывший змейкой в центре его ладони. Он выглядел свежим — возможно, ему несколько месяцев, самое большее — год. Логан встал и оглядел помещение, ища, ища, ища. Тут было так много людей. Так много девушек с каштановыми волосами и миндалевидными глазами.

А затем он нашел ее. В первом ряду, прямо в центральном отделении трибуны. Калла Энн Стоун.

Она встретилась с ним взглядом и кивнула. Только раз.

— Мой красный лист, — беззвучно произнесла она.

Его затопил поток какого-то чувства, настолько сильного, что оно почти сбивало с ног.

В глубине своей души он знал, что его принимают таким, каков он есть.

Она заставила его почувствовать принадлежность.

Вот так. Это все его воспоминание. Логан стянул устройство с головы и стал ждать, пока родители выберутся из экрана в форме пончика. Прошла минута. Ничего. Две минуты. Наконец его отец согнул свою длинную спину и появился из-под машины.

Логан задержал дыхание. Теперь, когда его папа увидел его воспоминание, он непременно что-нибудь скажет о второй части видения. О части про Келли. Об ошеломляющем ощущении принадлежности. Он признает, что у Логана редчайшая судьба в качестве пловца, — но в его будущем есть нечто большее. У него даже может быть некое понимание того, что значит эта часть его воспоминания. Логан совершенно точно не знал.

Но его отец только прочистил горло.

— Я очень горжусь тобой, сын, — сказал он. А затем развернулся и вышел из комнаты.

У Логана от изумления распахнулся рот. Что это было? Его папа вообще видел вторую часть его воспоминания?

Его коснулась нежная рука, и он заглянул в ласковые глаза матери. Она разгладила морщины на его лбу, и он знал, что она все поняла. В конце концов, она читала выражения его лица в течение последних семнадцати лет.

— Твой отец не очень хорошо управляется со словами, — сказала она. — Поэтому вместо того, чтобы неумело подбирать предложения, он находит спасение в том, чтобы вовсе избежать ситуации. Это не значит, что он тебя не любит. Это не значит, что он о тебе не тревожится.

Его лоб расслабился. Ему хотелось, чтобы она могла с той же легкостью стереть боль из его сердца.