Добродетели мира Толкина: деяние и недеяние - страница 3

"Сквозь трагизм здесь [в германском эпосе] всегда просвечивает торжество",- поясняет О. А. Смирницкая в статье "Поэтическое искусство англосаксов" (хотя собственно в "Беовульфе", по ее мнению, это не так). Толкин в комментариях к своей пьесе "Возвращение Бюрхтнота, сына Бюрхтельма", задуманной как своеобразное продолжение "Битвы при Мэлдоне", обращает внимание на другие строки из "Беовульфа":

Порой погибает один, но многих та смерть печалит...

- так восклицает Виглаф, верный воин погибшего короля, имея в виду, что смерть властителя принесет в скором будущем горести его подданным. Толкин видит здесь "резкую критику безрассудства того, на ком лежит ответственность", так же как и в словах Бюрхтвольда из "Битвы при Мэлдоне", которые цитировались выше. Эти слова, "лучшее выражение северного героического духа, норманнского или английского, самое ясное утверждение доктрины силы и стойкости, поставленных на службу несгибаемой воле", как полагал Толкин, поражают и трогают нас потому, что "вложены в уста подчиненного, чья воля направлена к цели, назначенной для него другим; в уста человека, у которого нет ответственности перед теми, кто ниже его, а только верность своему повелителю. Поэтому личная гордость его отступает перед преданностью и любовью... Героизм подчинения и любви, а не гордости и своеволия - самое героическое и самое трогательное". По мнению Толкина, эссекский вождь Бюрхтнот, из гордости поставивший под удар и обрекший на смерть своих воинов и в результате отдавший на разорение землю, которую он призван был защищать, "погиб за свое безрассудство. Но то была благородная ошибка - ошибка благородного человека. Его воинам не дано ее осудить; ведь многие из них и благородны и безрассудны сами. Однако поэты выше безрассудства и выше воистину самого героизма"...

Но тем не менее даже если древнеанглийский поэт вправе судить поступки своих повелителей и королей - его суд печален: ни сказителю, ни слушателям неизвестно, что можно противопоставить "героическому духу Севера", какой из человеческих добродетелей дано с ним сравниться и даже удостоиться, наверное, большей славы. Говоря о поэзии англосаксов, О. А. Смирницкая приводит слова Ч. Кеннеди из книги "Древнеанглийская поэзия": "Человек здесь делает то, что он может и что он должен, но то, что он может, оказывается недостаточным, а то, что он должен, ведет к крушению". Не правда ли, сквозь трагизм проступает отчаяние? Заменим слово "человек" на слово "эльф" - разве не получим мы ясного описания безнадежной борьбы героев толкиновского "Сильмариллиона", сыновей Феанора?

Делать, что подобает; исполняя свой долг, следовать клятве. В "Сильмариллионе" так следует клятве Финрод - и отдает жизнь, чтобы ее сдержать. Так следует королевскому долгу Финголфин, принимая участие в бегстве Нолдор против собственной воли, "ибо он не желал бросить народ свой, стремящийся уйти" (подобную ситуацию современному человеку наверное понять немного сложней чем ситуацию Финрода). И так же верны принесенной Клятве сыновья Феанора, готовые служить ей несмотря ни на что без надежды исполнить... В темный час своей судьбы перед лицом одного из Владык Арды Феанор говорит так: "Многими бедами угрожают нам... но одного не сказали: что мы пострадаем от трусости; от малодушия или от страха перед малодушием. Потому объявляю я что мы пойдем вперед и вот что добавлю я к вашему приговору: деяния наши станут воспевать в песнях, пока длятся дни Арды". Чем не достойное выражение "героического духа Севера"? Разве после Падения Нолдор не сбылось это гордое пророчество Феанора в судьбах разрушенного Белерианда? "Однако поэты воистину выше самого героизма": мрачная тень роковой осужденности лежит на страницах "Сильмариллиона", повествующих об исполнении Клятвы Феанора.

Ибо, по Толкину, еще один аспект долга, как представляется мне,- недеяние. НЕ сделать того, чего НЕ подобает делать то есть - не нарушить запрет. И порой подобное испытание оказывается самым трудным.

Основной запрет "Властелина Колец" таков: те, кто стоят на стороне Света, не могут использовать силу, которую дает Кольцо Власти поскольку это Кольцо Врага. На первый взгляд, странно: разве нельзя использовать силу Врага против него самого, в согласии с поговоркой, которую припоминает Король Теоден: "Часто злая воля сама наносит себе злейший удар"? Ведь говорит же гном Гимли о неодолимом страхе, оружии Мертвых, призванных Арагорном на помощь: "Странным и удивительным мне показалось, что планы Врага разрушили призраки страха и тьмы. Он пострадал от своего же оружия!" Толкин отвечает: нет. Арагорн - и причем только он - может в час нужды призвать Мертвых в силу неоспоримого наследного права; но ситуация с Кольцом - иная. Описывается она так: "Саурон отковал Кольцо в одиночестве, и оно принадлежит ему, и оно исполнено зла". Более того, Кольцо само искушает возможностью использовать силу, заключенную в нем, для того, чтобы получить власть, необходимую для достижения