Дочь степи. Глубокие корни - страница 12

стр.

— Откинь-ка войлок…

Старик вышел наружу и, потянув аркан, свитый из шерсти и конского волоса, откинул верхнюю кошму юрты. Сразу стало светло, и юрта наполнилась свежим воздухом.

Тем временем тукал приготовила для старика все необходимое. Старик плеснул себе на руки несколько капель воды, вытерся грязным полотенцем, съел поданную ему на деревянном блюде густую кузя[37]. После этого он взял маленький кожаный турсук с айраном и вышел из юрты.

Вол, на котором он ездил верхом, был поблизости. Старик отвязал его, положил на спину деревянное седло, старый войлок и, сев на вола, погнал в степь тысячное стадо овец и коз.

После ухода стада тукал подошла к соседней юрте и сердито крикнула:

— Ты жива? Вставай скорей…

Не получив ответа, она вошла внутрь юрты и принялась толкать ногой кого-то лежавшего, прикрывшегося мешком, на войлоке около двери. Это была работница. Она вставала с восходом солнца, доила коров и кобылиц, ставила самовары, ездила на воле за водой к озеру, собирала в степи сухой кизяк, мыла посуду и только после всех, далеко за полночь, ложилась на свою убогую постель.

Под пинками тукал она шевельнулась, раскрыла глаза и, протянув: «И-а-у…», заснула вновь.

Тукал, рассердившись, сдернула с нее мешок. Тут уж работница совсем проснулась и встала на ноги.

— Вода вся вышла, съезди к озеру, — сказала тукал и, взяв кумган, пошла в степь.

От их голосов проснулся работник, спавший на телеге около юрты. Зевнул, потянулся так, что захрустели кости, натянул на ноги старые, сбитые сапоги с широкими голенищами, надел рваный бешмет, подвязался веревкой и, крупно шагая, подошел к телеге, на которой лежал бочонок с водой.

Работница впрягла вола.

— Рука у меня опухла. Вчера кобыла лягнула. Помоги запрячь, — сказала она.

Работник живо запряг вола.

— Ну, поезжай, — и он стегнул вола кнутом.

В степи поднялся шум — пригнали кобылиц. Верхом на жеребце проехал с ночного пастух.

Джайляу наполнилось шумом и гамом. Работник подошел к пастуху и, по обычаю, спросил:

— Скот здоров, Султан-ага?

Пастух, не глядя, сонным голосом ответил:

— Гнедая кобыла захромала, — видно, занозила ногу. Нужно будет показать ее старику Атабаю.

Вдвоем они стали привязывать жеребят. Дойных кобылиц было штук пятьдесят. Из них тридцать пять принадлежали Сарсембаю, а остальные — бедным казахам джайляу.

Подошли женщины и, перекидываясь шутками, стали ждать, когда работники и пастух привяжут их жеребят.

Тукал, работница и еще несколько женщин подоили кобылиц. Пастух ушел к Алтын-Кулю. Темный след его тянулся в сочной, блестящей зеленой траве…

Кончив дела, женщины вернулись к юртам. Тукал поставила самовар и стала раздувать огонь под двумя большими казанами: один — с молоком, другой — с водой.

Работница вынесла большие мешки с овечьей шерстью и стала сваливать их на камышовые циновки.

Из белой юрты вышла разодетая, красивая, но несколько сонная байбича. Посмотрев на работников, она сказала:

— Джолконбай, открой тютюнлык[38] и приподними с правой стороны кошму белой юрты.

Подойдя к котлу, она сердитым голосом, но сдержанно заметила работнице.

— Разве я вчера не говорила тебе: оставь черную и красную шерсть, валяй только белую!

Женщина растерялась и заискивающе проговорила:

— Ай, боже мой! Память у меня отшибло, забыла ваше приказание…

Она стала торопливо уносить мешки обратно и вынесла белую шерсть.

Кончив свои мелкие домашние работы, пришла Айбала. По распоряжению тукал, она разложила на солнце непросохший курт, развела огонь под третьим котлом и принялась варить творог.

Тукал понесла в большую юрту тяжелый самовар и начала приготавливать чай.

Из белой юрты вышел хозяин — широкоплечий, здоровый, хотя и начинающий уже седеть, Сарсембай.

Работница бросила дела и быстро подала ему медный кумган.

Бай, нежась на солнце, медленно начал умываться.

— Здешним лошадям надо дать отдых. Отведи их в табун. Оттуда приведи саврасого иноходца и сивого жеребца. Сегодня поедем с тобой в город, — приказал бай Джолконбаю, направляясь в юрту.

У двери он оглянулся и, обращаясь к Айбале, хлопотавшей у котла, сказал:

— Сноха! Видно, Карлыгач-Слу еще не встала. Пойди разбуди ее.