Доказательство - страница 6

— Входим, — Ёл почти незаметным и быстрым движением открыл ворота и, опасливо озираясь по сторонам, сильной рукой втолкнул Володьку под свод и захлопнул створку. — Добрались, кажется.

Только сейчас Вольский заметил, как обмякла фигура Ёла, так напряженная до этого, как тяжело даются ему вздохи и с каким шумом — выдохи, насколько побелели костяшки пальцев, впившихся в дуги колес.

— Вам нехорошо?

— Стены строить, знаешь ли, не дом искать.

— Стены? — Володька оглянулся непонимающе: что, это Ёл построил? Да конечно! Нет… Это кто-то, когда-то… давно… кто-то ему говорил. — Стены?

— Они самые.

— Кто-нибудь объяснит мне, что происходит?! — Володька уже кричал и готов был убить того человека, о состоянии которого только что так заботливо осведомлялся. Куда привели? Зачем? К кому? Его отправят, наконец, домой или так и придется мотаться от одного памятника к другому, собирая какие-то ошметки то ли воспоминаний, то ли ощущений? Что вообще происходит?! — Кто-нибудь мне объяснит?!

— Да. Только не кричи так, мальчик, — тихий и тонкий голос незнакомца, словно вырезавшегося из тени, заставил кулаки разжаться. Дорогой серый костюм, коротко стриженные черные волосы, тонкие пальцы и невероятно прямая спина этого господина вселяли некоторое уважение. Володька даже одобрительно посмотрел на него, почувствовав, что кто-кто, но такой основательный по виду человек не сможет оставить его вопросы без ответов. Такие всегда всё объясняют. Спокойно, с чувством, толком, с расстановкой, такие никогда не совершают поспешных поступков — вон как воротничок отглажен! Наверное, незнакомец тут большая шишка. Серьезный и ровный, по всему видать. Определенно, теперь Володька попал в хорошие руки.

— А-а-а, вот и ты, — Ёл судорожно выдохнул еще раз и стер пот рукавом куртки, поношенной, местами в пятнах непонятного происхождения. — Выпью-ка я чего-нибудь. Они меня порядком издергали. Надо бы вернуться в «таверну». Только и делаю, что мотаюсь туда-сюда, обычно хоть не пристают, а тут так и норовили пристроиться, едва не порушили… И у Мана там свистопляска сейчас начнется, нужно помочь, а я устал, устал, да… Жили тихо-мирно, а тут… Ты понимаешь же?

— Понимаю, ступай, — незнакомец глупо хихикнул, разворачивая кресло Ёла к выходу, понимающе, сочувственно покачал головой и добавил: — Иди, друг мой, иди.

Затем он опустил руку на плечо Володьки, обращаясь к мальчику и отметая все возможные вопросы по поводу и без:

— Идем-идем, нам пора уже.

Странным был этот незнакомец. Двери открывались перед ним — Володька готов был поклясться — еще до того, как тот прикасался к дверной ручке. Коридоры были темными, освещаемыми лишь свечой, которую в вытянутой руке нес мужчина. Вольский сбился в счете поворотов, приписав зданию схожесть с лабиринтом. Сколько раз они вильнули, проходя из одной комнаты в другую, поднимаясь и опускаясь по кривеньким лестницам? По кругу, что ли, ходят? И куда придут? Тут мужчина резко остановился, провозгласив «О! Пришли!» так, словно сам изрядно удивился этому факту. Затем он открыл дверь, узким и длинным ключом — скорее для вида — поводив в замочной скважине, и протолкнул Володьку вперед себя.

— Ну, присаживайся.

Они оказались в небольшой комнате, освещенной блеклой настольной лампой. Вдоль стен от пола до потолка стояли стеллажи с папками: корешки некоторых из них помечены, некоторые никак не обозначены, какие-то — истрепанные, какие-то — совсем новые, словно никто к ним не прикасался. Единственное узкое окно завешено тяжелой шторой, совершенно не пропускающей свет, пусть и фонарный, с улицы. У окна находился стол, заваленный кипой бумаг. Вообще всё в этой комнате было завалено бумагой: пол, диван, стол, стулья, кресла. Кое-где из-под всего этого безобразия выглядывали дерево, металл, ободок фарфоровой чашки, кожа, но царили здесь огромные листы ватмана, обрывки, самолетики, вырезанные снежинки, смятые клочки бумаги, создавая невообразимый хаос. Незнакомец опустился в кресло, а Володьке указал на диван, куда тот и уселся с ощущением не самого мягкого удара в грудь.

— Я Геометр. И я ждал тебя.