Доктор Ахтин. Бездна - страница 20
– Это как? – тупо попытался уточнить Шарыкин, широкоплечий старослужащий с резко выраженными дебильными чертами лица.
– Заткнись, Шар. Давай, боец, продолжай, – уже давно сидящий на кровати сержант Никитин, нетерпеливо махнул рукой.
Я подробно и красочно описал дальнейшую оргию с применением всех тех поз, которые видел в журналах и по телевизору, нисколько не стесняясь в выборе выражений, так как видел, что чем грубее слово, тем понятнее дедам. Дежурный по наряду, младший сержант, попытался вернуть меня к мытью полов, но Никитин бросил в него тапок и он отошел. Погрузившись в свой вымысел, я даже на мгновение забыл, где нахожусь, и сказал Никитину «ты представляешь, сержант, раз за разом кончает, а в глазах все та же похоть, просто натуральный голод». Хорошо, что он этого не заметил.
Удовлетворенные деды уснули. Пока я вещал, пол за меня домыли, но дежурный решил, что отдыхать мне не положено и поставил меня на тумбочку. Это такое бессмысленное стояние на небольшом возвышении, при котором мозги свободны и, если их ничем не занять, то можно уснуть или отупеть. Я занял их писанием письма. Рассказал отцу о своем одиночестве в жизни, о том, как всегда хотел быть в любом коллективе своим, но этого у меня никогда не получалось. Я мысленно общался с отцом так, как никогда в жизни не говорил, и никогда не смогу. Даже в реальном письме, вряд ли, так напишу.
Через месяц службы с пополнением пришел познакомиться особист. Майор с пытливым взором начал издалека.
– А знаете ли вы, рядовой Ахтин, о том значении, что несет в мировом раскладе сил, Российская армия? – посмотрев на мое тупое выражение лица, понял, что ответа не будет, продолжил. – Вы, будучи призваны Родиной для защиты её рубежей от любого возможного противника, обязаны знать, что являетесь одним из винтиков в сложном механизме мирового равновесия. Сейчас, когда наша страна находится в сложных экономических условиях, каждый норовит покуситься на нашу землю.
Развалившись в кресле, он рассуждал о патриотизме и любви к Родине, затем перешел к местным проблемам и закончил прозаически:
– Ты, солдат, как патриот, обязан смотреть и слушать о том, что делают и говорят окружающие, быть наблюдательным и все запоминать, – он указующе навел на меня палец, – ведь пострадает страна, если ты не доложишь своевременно о тех или иных событиях, происходящих в части.
– Кстати, – он сделал многозначительную паузу, – как к тебе относятся старослужащие. Говори честно, обижают, заставляют работать, унижают, – его голос стал по-матерински заботлив, проникал в сознание, заставляя открыться доброму офицеру.
– Нет, – я впервые за все время общения разлепил губы, – все по уставу.
Он недоверчиво покивал головой, снова откинулся на спинку кресла и сказал:
– Я буду ждать от тебя информацию, солдат. Можешь идти.
Когда я вышел из кабинета, меня подозвал дневальный:
– Иди в сушилку, тебя там ждут.
В помещение, предназначенное зимой для сушки одежды, редко заходили офицеры не только, потому, что оно находилось в дальнем конце казармы, но и чтобы лишний раз не нарываться на наглость старослужащих.
– Ну что, расскажи нам, что ты пел особисту, стукачок трахнутый, – отслуживший один год рядовой Гвоздиков, нагло на меня смотрел. Он хотел показать, что он свой среди лениво-расслабленных дедов, считающих дни до дембеля.
– Ничего я ему не сказал.
– Что, совсем ничего, – он ухмыльнулся, – не вспоминал мамочку, не плакался ему в жилетку о своей тяжелой службе, не показывал синяки на теле, не просил защитить от неуставных взаимоотношений?
Сидящий на подоконнике сержант Никитин, слушал через наушники музыку из аудиоплеера и отбивал сапогом ритм о выложенный плиткой пол.
– Ну, что молчишь? – наглая морда Гвоздикова приблизилась ко мне. – Или тебе нужно улучшить память.
– У тебя изо рта воняет, козел, – я легко толкнул его ладонью в лицо. Задумчиво посмотрел, как он сел на задницу с удивленным от неожиданности лицом, как напряглись деды, как бросился на меня вставший с пола Гвоздиков. На мгновение время остановилось, а затем помчалось, как курьерский поезд.