Долгий путь вниз - страница 4

Сам

уложи

кого –

нибудь

или

кто –

нибудь

уложит

тебя.

Я рос и вместе с мамой

видел их очень много.

И всегда знал, кто убил,

даже раньше полицейских.

Это как дар. Придумывать анаграммы

и раскрывать убийства.

Должен был быть.

Никогда даже

не касался.

Он тяжелей,

чем я думал,

это как держать

новорожденного

только я знал,

что при этом

крик будет

гораздо,

гораздо, гораздо

громче.

Моя мама,

пошатываясь,

всхлипывая, бредет в ванную.

Шлепком ладони

я вырубаю свет,

погружаюсь в темноту,

кидаюсь на кровать,

запихнув ствол под подушку,

как выпавший зуб.

ушел от меня,

казалось,

на вечность,

спрятался так,

как сам я когда-то

скрывался от Шона,

но потом, наконец,

высунулся осторожно

из-под боли.

утром

и попробовал вспомнить,

снилось ли мне

что-нибудь.

Кажется, нет,

и я сделал вид,

будто мне снился

Шон.

Мне стало полегче

заснуть

в ту ночь, когда его

убили.

за то, что проснулся,

за то, что дышу,

потягиваюсь,

зеваю и

лезу рукой

под

подушку.

рукоятку, и они легли там,

где оставались его отпечатки,

получилось так,

словно младший брат

снова взял старшего за руку,

и он ведет меня в магазин,

учит меня делать

сальто с перекладины.

в зеркале

мое лицо осунулось,

словно горе

пыталось стянуть

с меня кожу.

Зомби.

Я спал

в одежде,

запах

смерти и пота

застрял в

ткани, как

рыбий жир.

Я вгляделся и

ощутил себя

дерьмом.

Ну и что.

за пояс джинсов

сзади,

рукоятка торчала, как

хвост из стали.

Я прикрыл ее

своей здоровенной футболкой,

с фабричной маркой,

что досталась мне

от Шона.

был такой – выждать Риггса

перед его домом.

Мы часто ходили туда

с Шоном,

прежде чем Риггс стал бандитом,

а потом там бывал только Шон,

несколько раз,

он покупал мыло для мамы.

Я решил, что безопасней

будет пойти туда утром.

Тогда его команду я не встречу,

они еще не выйдут. И никто

меня не заподозрит. И я

позвоню ему, чтобы он спустился

и открыл дверь. И тогда я

натяну футболку на лицо,

закрою себе нос и рот

и сделаю это.

солнечный луч ворвался

в окно, осветив маму. Она,

сгорбившись, спала за столом,

опустив голову на

свои красные распухшие руки.

Наверное, она чесала их

всю ночь, пытаясь избавиться

от чувства вины. Я хотел

разбудить ее и сказать, что она

не виновата. Но не стал.

Я просто вместе с пистолетом

за спиной осторожно вышел, не наступая

на особо скрипучие половицы,

чтобы не разбудить ее и

не врать о том, куда я иду.

И не разбить ее сердце навсегда.

в коридоре и жужжание, такое,

как жужжат светлячки,

которых мы с Шоном

ловили

в детстве.

Мы совали их

в пустую баночку

из-под майонеза

по четыре или пять

за один раз.

Потом Шон туго

закручивал банку и

мы садились на лавку

и смотрели,

как они там летают

и сталкиваются,

пока их огоньки

один за другим

не потухали.

Спина уже болит.

Мне неудобно.

Ствол мешает,

как будто кирпич

трется о кожу

с каждым шагом.

Казалось, время

замерло, когда я

протянул руку и

нажал на кнопку.

Белый огонек

высветил

черную стрелку.

ВНИЗ

ВНИЗ

ВНИЗ ВНИЗ ВНИЗ

ВНИЗ ВНИЗ

ВНИЗ

происходит

в лифте.

В любом лифте.

Каждый раз,

когда кто-то входит в кабину,

он тут же проверяет,

горит ли кнопка

его этажа.

Если нет, он на нее нажимает

и начинает смотреть

на дверь.

Только так.

Никто не заговаривает

с теми,

кто уже стоит в кабине,

и те, в свою очередь,

не говорят с новыми

пассажирами.

Таковы правила

поездки в лифте,

как мне кажется.

Никто не разговаривает,

не смотрит друг на друга.

Все тихонько стоят,

уставившись на дверь,

и ждут.

определенно постарше меня,

но не очень. Коричневая кожа.

Худой. Короткая стрижка,

косой пробор.

Лицо гладкое,