Дом лесника (СИ) - страница 9
— Слушай, я давно хочу спросить, — ладони зудят, а сердце упрямо лезет вверх по пищеводу. Страшно. Впервые за долгое время страшно услышать ответ. — Думала, что если спишь со мной, то сможешь проворачивать свои дела у меня под носом, и я ничего не увижу?! — Эрик бросает в неё фразу за фразой, выплескивает ей в лицо вопрос, который мучает его все эти годы, а внутри все сжимается узлом. — А я видел, только верить не хотел.
— Сейчас не время выяснять отношения,
— Айла стискивает зубы, вспыхивает, торопливо заворачивает крышки, но руки у неё дрожат, выдавая с потрохами её состояние на грани истерики.
Хантер знала — рано или поздно он задаст ей этот вопрос. Лгать бесполезно, а от правды обоим станет только хуже. Тварью быть легче, жить легче, когда оборваны все связующие нити, а он с упорством маньяка набрасывает ей на шею новую петлю.
— Сейчас самое время! — Эрик резко дергает её за плечо и разворачивает к себе. Хочется встряхнуть её, чтобы сошло с неё это тупое оцепенение, чтобы маски, к которым она так приросла, наконец, слетели и все сомнения разрешились. — Было хоть немного правды во всём этом дерьме?!
— Эрик, прекрати, это пытка! — Айла срывается на крик, а в уголках глаз блестит влага.
Довел. Снова довел, как последняя мразь, которая делает больно тем, кого любит из страха потери. Теперь только дожимать, пути назад нет.
— Отвечай.
— Было… Доволен? - Хантер рычит, скрывая за злобой смятение.
Она не помнит, когда дала слабину. Тогда собственное выживание и спасение своих братьев по несчастью отошли на второй план. Слишком они с ним похожи — болезненно-изломанная судьба, казалось, у них одна на двоих. «Сочувствие хуже страсти. Не заиграйся», — предупреждала покойная ныне Тори Ву, и была чертовски права. Они друг друга не спасли, а наоборот, лишь утянули глубже на дно.
— Повтори. В глаза мне смотри, — Эрик хватает Айлу за подбородок и тянет к себе.
Её тонкое тело в капкане его разомкнутых коленей, а на шее горят следы его мозолистых пальцев. Его лицо непозволительно близко, бесцветное зеркало его глаз режет душу пополам, а по спине ползет озноб, несмотря на то, что в камине полыхает огонь.
— Было, — Айла безоговорочно капитулирует.
Как же всё достало. Тошнит притворяться. Айле хочется сползти по стене и зарыдать, потому что нет больше сил с собой бороться. Он тянет её нервы, мотает их на кулак, заставляя испытывать все оттенки душевной боли с профессионализмом искусного палача, словно теперь его очередь мстить, упиваясь своим превосходством. — И что нам теперь с этим делать?
Её крик меняется на едва различимый, растерянный шепот. Айла понимает, что всё это время впивалась ногтями в его плечи, оставляя на коже глубокие алые борозды, но презрительно, нарочито одергивать руки, как того требует выбранная ею роль, ей уже не хочется.
Кто тянется за поцелуем первым, уже не понять — желание прицельно бьёт в голову обоим, разум входит в аварийный режим и вырубает все функции, кроме одной. Айла седлает его бедра и на считанные секунды теряет равновесие — Эрик несёт её ближе к огню.
Душно. Жёсткий ворс медвежьей шкуры натирает спину в такт его размашистым движениям, огонь пожирает кислород, и голова нещадно кружится.
— Какой же идиот, — сдавленное спазмами горло выдаёт лишь стоны и сбивчивый шепот. Айла целует его израненную шею, кончиками пальцев изучает заново каждый шрам его широкой спины, находит новые и забывает, как дышать.
Ладони, огрубевшие от тяжелой работы, вспоминают изгибы её тела, пальцы тонут в копне её тёмных, выгоревших на солнце волос, тянут на себя, заставляя гнуться в пояснице. Когда-то давно он любил ставить её в неудобные позы, заводить руки за спину и защелкивать браслеты наручников, когда-то ему нравилось извергаться ей в рот, из которого только что извергались подъебы и ругательства. Когда-то он брал её грубо, раз за разом предъявляя на неё личные, мужские права, а сейчас готов лелеять каждый дюйм её тонкой, высушенной пыльными ветрами кожи, потому что её доверие, одно её присутствие рядом не имеет цены.
Они любят друг друга, пока поленница дров не превращается в угли. Небо над лесом светлеет, и сниматься с места в тяжелый, долгий путь нет никаких сил. Они решают остаться здесь ещё на сутки.