Дом на берегу - страница 8
За Степана перво-т раз высватали вот эту Степаню, в Мосиной. Кто-то тоже нахвалил. Она, Степаня, так-то была интересная, всё. Ну, поехали. Раз съездили. А сват-от Иван Онаньевич, отец-от ее, тоже был горячой мужичок. С характером. «Не отдадим», да и только.
Ну а невеста-то нашим понравилась. Степан-от был чернобровой, черной. И она така же черна была. Раз съездили. Второй раз съездили. На третей раз поехали… Ондрий сидит, на картах ворожит: «Высватут — не высватут». Мы с Матреной хохочем. Приехали довольнехоньки: высватали.
Высватали Степаню. А венчать, значит, уж по-советски. В клубе венчали. Надевали так же цветы на невесту. Вуаль надевали тоже. Платье венчальное. Посадили их на сцене. Народу набралось! Чё-то там, уж я забыла… Кто-то там высказывался. Тоже горько кричали, всё.
А потом… Не знаю, чё на ее мать-то сбарахнуло. Дескать, оне бедно живут да все. За какого-то там за богатого надо стало. Степаня уехала домой в гости. Степана-то где-то не было. Мать приехала, скрутила тут у ее багаж-от.
Скрутила, повезла на станцию, в Баженову. Мол, с женихом с Баженовой и уедут. Куда уж оне собирались ехать, не знаю. Привезли в Баженову-то весь багаж, все. Поезду-то подходить, он их взял да куда-то проводил. Жених-от. А сам погрузил багаж-от да уехал. Оне и остались на Баженовой-то. Ну и все.
Степаня-то потом несколько раз приходила просилась. Степан говорит: «Нет. Мне тебя не надо. Ты меня испозорила, зачем мне тебя? Иди к богатому жениху».
Папка долго жили в старом-то доме. Потом, уж годах в двадцатых, давай новой ставить. Поставили новой дом. Большой. Вот как зайдешь, была прихожа. Дальше комната. Тут кухня. Посредине печь была сложена.
Я помню, как плотники рубили этот дом-от. Кисловски мужики, пять человек. Жили тут у нас, и все. Вот весь день стукают. Вечером папка пойдет к им туда. Сойдутся в гармошки играть, русского плясать. Кто кого перепляшет. В срубах пол-от уж был послан, а окошки еще не выделаны, крыша не закрыта. Папка, значит, играт — хресной Василей со Степаном пляшут. Потом хресной Василей играт — папка с Ондрием пляшут. Робята-то у нас все хорошо плясали. А я круг их да круг их. Тоже пляшу. Все хохочут.
А не пили. Никогда, штобы кто-то попросил с устатку. Нет. Вот когда уж все сделали, папка рассчитался — вот тогда угощали. Угостили, напоили. Папка на лошаде свез их домой. Самих свез и инструмент свез. Такой уж был порядок.
Переехали в новой дом-от, а мало в нем пожили.
Как начались колхозы, наши-то сразу в колхоз вступили. Хоть мама как не ревела, не хотелось ей… Сперва-то ведь был не колхоз. Сперва-то была коммуна. Свели, значит, в коммуну всю скотину, всех курец согнали. Всё в одно место. Весь хлеб на корню сдали. Весной сдавали, уж посеяно было. Вошли в коммуну.
Ну, у нас в конюшне, на задах-то, сделали скотный двор. В бане сделали, значит, варить скоту. Мама ревет: «Нарушили все хозяйство». Потом, я не знаю, чё-то она быстро распалась, коммуна-то. Чё-то ее не стало.
Тожно начались колхозы. Скотину опять роздали по домам. По корове дали. Ну, коней-то не дали. А корову дали. Теленка, поросенка. Это-то дали. Курец обратно отдали. Начали работать в колхозе.
Потом вот четырнадцать-то мне исполнилось. Хресно-т Василей устроил меня в ФЗУ, на Кудельке. Тета Василиса переехала на Кудельку, купили тут избушку, дак я у их и жила.
А Степан-от с Ондрием тогда в совхозе жили. Степан-от, как жена-то ушла, один остался. Поехал к маме с папкой, оне ему говорят: «Поезжай к Тоньке, она тебя устроит где-нибудь на работу-то». А я тогда уже робила. Училась и робила на Первой фабрике.
Ну, он приехал, поступил сперва на дробилку. А тогда ведь карточки были. «Дак чё, Тонька, ты получать килограмм хлеба, а я мужик, да восемьсот грамм получаю. Устрой меня тоже на фабрику-то». Я говорю: «Ладно. Поговорю с начальником, дак скажу». Спросила у начальника-то. «Нук чё, пускай приходит, примем маслёнщиком». Раньше на фабрике-то не слесаря, а маслёнщики.
Ладно. Степан снялся с дробилки, пришел ко мне на фабрику-то. Взяли его. Тоже стал робить. Получай карточки-то. Тот получает килограмм, другой килограмм. А на фабрике в обед дают еще горячо и двести грамм хлеба. С хлебом на работе-то. «Давай, Тонька, на одну карточку не будем хлеб получать. Сэкономим». — «Давай». Дня три не получам. На четвертый день получим мукой.