Дом под горой - страница 13

От Барицы не ускользнуло, что Мате на ее стороне. Это радостно взволновало ее, тем более что и муж как бы ожил, почувствовав, что она настроена примирительно. Вот она уже повернулась к свекрови, готовая протянуть руку, но Мате остановил ее, ласково сказав:

— Вижу твою охоту, Барица, спасибо тебе. Но ты первая заговорила с матерью — теперь ее черед; пускай и она шажок сделает.

Жаркая благодарность вспыхнула в черных глазах Барицы. А Ера, испугавшись, что сейчас проиграет все и вызовет на себя громы мужнина гнева, сквозь зубы процедила:

— Чего ж не помириться… Я и не серчала. Хотела только, чтоб было у нас все как бог велит, и да будет его святая воля.

Невестка со свекровью подали друг другу руки. Мате умышленно не замечал, что старая-то лишь покоряется необходимости, и, следовательно, примирение происходит только для виду. «Но и это — хоть что-нибудь, — успокаивал он себя. — Сейчас по принуждению, а там, глядишь, и добровольно дело пойдет…»

— То-то же — а сколько разговоров понадобилось! — весело воскликнул он. — Правда, не поцеловались вы, да на сегодня и этого хватит…

— Целовать еще… — буркнула Ера.

— И в доме-то сразу по-иному стало, — продолжал радоваться Мате. — Теперь и спать приятнее будет. Только уж вы теперь берегите мир! Сами видели, как трудно он добывается. — Вдруг, словно вспомнив что-то, он сам себя перебил: — А знаете вы, что ровно через неделю будет фьера?[6]

— И правда, — откликнулась Ера. — Рано она нынче… Невеселая получится. Раньше столько народу съезжалось!

— Для нас фьера будет веселой, — возразил Мате. — Надо девкам отписать, пускай приедут…

У Еры радостно вспыхнули глаза: муж угадал ее тайное желание. Увидит дочерей, Матию и Катицу, хоть и всего-то на два-три денечка, пока фьера длится… Кинула на мужа счастливый взгляд.

— Пускай им Барица напишет!

Это вырвалось у нее как-то нечаянно, и краска выступила на ее лице — стыдно, что произнесла имя невестки.

— С радостью, мама! — ответила Барица.

— Вот и ладно, на том и порешим, — сказал Мате. — А теперь спокойной ночи — поздно уже.

Он первым вошел в дом; Ера двинулась за ним, как вдруг кто-то обхватил ее за шею, и звонкий, веселый поцелуй коснулся ее щеки. Поцелуй этот согрел ей сердце; все то горькое и холодное, что лежало на нем, развеялось без следа.

— Это от меня в придачу, мама, и на добрую ночь…

— Воздай тебе господь, девонька, — ответила старая, и в глазах ее сверкнули слезы.

Вернув невестке поцелуй — в губы, — Ера прибавила:

— И тебе доброй ночи да бог в помощь!

Накануне праздника на площади начало твориться то, что творится только накануне праздника. Все мулы и лошаки, сколько их есть в нашем городке, тянутся по дороге из порта, из Дольчин. На одних навьючены сундуки с товарами, прочно окованные железом, с массивными петлями и замками. Другие тащат всякие жерди, стойки, доски, планки, парусину — в общем, все то, что требуется для устройства палаток и балаганов. Следом за строительным материалом поспешают торговцы. Кто побогаче — на мулах, победнее — пешком, в одной руке шляпа, в другой — огромный красный платок, пот утирать. Это — пряничники, сапожники, кожевенники, лудильщики и прочий кочевой народ. На площади вырастает целый городок из шатров самого фантастического вида, напоминая времена, когда предки наши кочевали за своими стадами. В порту, в Дольчинах, сгрудился целый рой парусников: больших — люгеров, поменьше — брацеров и беспарусных баркасов, на которых все эти странники переправлялись через пролив на наш остров. Добирались к нам жители Приморья с ранним инжиром, босняки с первыми грушами, поличане с поздними черешнями. Пригреб даже с той стороны Адриатики предприимчивый апулиец, невероятно чумазый — известно, умывается он лишь по большим праздникам, да и то моет только профиль, — привез на продажу крупный апулийский лук, чеснок, а еще груду горшков и сковородок. Не преминул явиться и пекарь со своими прославленными рафиолями — далматинскими сочниками с брынзой. В некоторых палатках уже разложили товары. Публика разглядывает их еще издали, как бы мимоходом, оставляя покупки на завтра. Многие торговцы, расстелив холстину прямо на земле, вывалили на нее свой товар, сами уселись на землю, подвернув по-турецки ноги, дымят короткими люльками или сигаретами.