Дом вампира и другие сочинения - страница 16

Он продолжил свой путь вроде бы без определенной цели; но на самом деле напряжено впитывал нервозную суету снующих по Бродвею людей. Подобно гиганту, мощь которого прибывала всякий раз, когда он касался матери-Земли, Реджинальд Кларк черпал новые силы в каждом контакте с жизнью.

Он свернул на восток, на Четырнадцатую улицу, где одно за другим располагались дешевые варьете, словно бусы из фальшивого жемчуга на шее шлюхи. В каждом из заведений безвкусные, кричащие афиши соблазняли всевозможными дешевыми развлечениями. К удивлению швейцара одного из особо неприглядных мюзик-холлов, Реджинальд Кларк вошел внутрь и даже купил билет, который позволял ему присутствовать в этом убогом притоне низкого искусства. Основную часть публики составляли какие-то темные личности; несколько работяг; опустившиеся бывшие спортсмены; женщины, ушедшую молодость которых даже при этом искусственном освещении не могли восстановить толстые слои краски и пудры. Реджинальд Кларк, совершенно не обращая внимания на удивление и зависть, вызываемые его внешним видом, уселся за столик около сцены и заказал угодливому официанту лишь коктейль и программу. Выпивку он оставил нетронутой, зато жадно впился глазами в строчки. Найдя то, что искал, он зажег сигару и, не обращая внимания на происходящее на сцене, стал с интересом рассматривать публику, пока не наступил выход Бетси, Гиацинтовой девушки.

Когда она запела, он все еще казался рассеянным. Слова песни были грубы, хотя и не без некоторой привлекательности для непросвещенного вкуса, а голос девушки — до неприятного тонким. Однако когда она перешла к припеву, поведение Кларка внезапно изменилось. Отложив сигару, он слушал с напряженным вниманием, жадно рассматривая ее. Когда она запела последнюю строчку и выхватила из волос цветок гиацинта, в ее голосе зазвучала какая-то странная горечь, какое-то патетическое, острое чувство. Это искупало несовершенство пения и отдавало грубую публику во власть ее чар.

Кларк также был захвачен ее трепетом, бесконечной печалью, горькими рыданиями одинокой души глубокой ночной порой, когда грешники предаются страстным молитвам.

Певица вдруг смолкла. Эти сверкающие глаза были устремлены на нее. Ей стало не по себе; лишь с огромным трудом она смогла продолжить. Когда она начала финальный куплет, на губах Кларка появилась загадочная улыбка. Под безжалостным взглядом мужчины девушка совсем сникла. На последнем припеве пение стало совсем отвратительным: голос больше не звучал трепетно и волнующе.

Задолго до назначенного времени Эрнест уже ходил взад-вперед перед жилищем Реджинальд Кларка — солидным многоквартирным домом, выходящим на Риверсайд-драйв.

Мимо мчались автомобили, унося к прохладному речному берегу суету и напряженность американской жизни. Однако шум и суматоха казались юноше лишь благоприятными предзнаменованиями счастливого будущего.

Джек, его ближайший друг, с которым он делил квартиру, уехал месяц назад, и в последнее время Эрнест чувствовал себя очень одиноким. Его юной и чувствительной душе трудно было справляться со смутными страхами, порождаемыми трепетным сознанием, когда кажется, что из темных углов доносится зловещий шепот, а ступени таинственно скрипят под чьими-то шагами.

Он нуждался в том, чтобы добрый и любящий голос возвращал его назад из долины зловещих теней, где подолгу пребывала его поэтическая душа. В минуты слабости дружеское участие дарило ему силы и вновь вкладывало в руку сверкающий меч поэзии.

А нынешним вечером он принесет свой дневной урожай Кларку, подобно тому, как верующий кладет драгоценные камни, благовония и роскошные ткани к ногам божества.

Несомненно, он будет очень счастлив. И как порой сердце направляет стопы к желанному божеству, в то время как цветные сны, подобно танцовщицам, усыпляют волю, он вдруг обнаружил себя выходящим из лифта перед квартирой Реджинальда Кларка.

Эрнест уже протянул руку к звонку, когда раздавшийся из квартиры звук заставил его замереть.

— Нет, тут уже ничем не поможешь! — говорил Кларк. Его голос звучал жестко, с металлическими оттенками.