Дом вампира и другие сочинения - страница 37

Тот стоял рядом с юношей, спокойный, неподвижный. Недавний бурный разговор с Этель не оставил ни следов на точеных чертах лица, ни морщин на безмятежно гладком лбу. С улыбкой поправляя пурпурную орхидею в петлице пиджака, сияющий, полный жизни, смотрев он на спящего. Потом коснулся рукой лба юноши, словно хотел вытереть капельки пота. При прикосновении Эрнест вздрогнул. Реджинальд не убирал руку, и лицо спящего исказилось болью. Он застонал, но не проснулся; казалось, он не может преодолеть тонкую грань, которая отделяет сознание от беспамятства.

Наконец, с побелевших губ слетел вздох, затем другой, и Эрнест смог заговорить.

— Ради Бога, убери руку, — крикнул он, еще во сне.

В тот же миг мягкая улыбка на лице Реджинальда сменилась выражением свирепой жестокости. Теперь он походил не на культурного человека, но на хищного зверя, рассерженного тем, что добыча ускользнула от него. Он отдернул руку и осторожно вышел через приоткрытую дверь.

Едва он исчез, как Эрнест проснулся. Он испуганно огляделся вокруг, словно загнанный зверь, потом облегченно вздохнул и закрыл лицо руками. Тут раздался стук в дверь, и вновь вошел Реджинальд, спокойный, как и прежде.

— Можно сказать, ты спал сном праведника, — заметил он.

— Это не из-за лени, — ответил Эрнест, явно довольный тем, что Реджинальд нарушил его одиночество. — Просто у меня очень болит голова.

— Возможно, дневной сон тебе не на пользу.

— Может быть. Но в последнее время мне часто приходится отсыпаться днем, поскольку по ночам меня мучает бессонница. Наверно, это из-за несварения желудка, как ты и предполагал. Поистине, желудок — источник всех недугов.

— Но также и источник добра. Древние греки считали его вместилищем души. Я всегда полагал, что важнейшей частью биографии любого великого поэта является подробное описание его меню.

— Действительно, тот, кто ест сытный бифштекс утром на завтрак, не сможет в полдень написать сонет.

— Да, — согласился Реджинальд, — мы есть то, что едим, а также то, чем питались наши отцы и деды. Я приписываю пресность американской поэзии тем лепешкам, которые ели наши предки-пуритане. К сожалению, сейчас мы не можем подробнее обсудить этот предмет. Я приглашен на ужин, где намерен на практике изучить влияние французских соусов на мои поэтические способности.

— Счастливо отдохнуть.

— Оревуар.

Махнув на прощание рукой, Реджинальд вышел из комнаты.

Когда дверь закрылась, мысли Эрнеста приняли более серьезное направление. Легкий, шутливый тон беседы скрывал неприятную проблему. В последние несколько недель кошмары мучили его по ночам, а мысли о них отравляли часы бодрствования. Дурные сны становились все реалистичнее, все ярче и все страшнее. Даже сейчас ему виделись длинные, тонкие пальцы, которые каждую ночь словно ощупывали извилины его мозга. Это были пальцы изящной формы, с ухоженными ногтями, которые проникали сквозь череп в ту священную обитель, где живут мысли.

Это было мучительно! Человеческий разум — не мертвый камень; он живой; он способен испытывать боль, ужасную боль! Что искали эти пальцы? Какие загадочные сокровища, какие драгоценности, спрятанные в глубинах сознания? Его мозг был подобен золотоносному руднику, содрогающемуся под ударами кирки шахтера. Шахтера, который день за днем, основательно и неумолимо вскрывает жилу за жилой и извлекает бесценные сокровища из содрогающейся земли. Но каждая золотоносная жила — это его вена, а каждый золотой самородок — его мысль!

Неудивительно, что у него нервный срыв. Какая бы идея у него ни зарождалась, рука из ночных кошмаров похищала ее, грубо разрывая тонкие нити мыслей. А когда наступало утро, голова Эрнеста раскалывалась от боли. Это была не острая боль, но тупая, тяжелая, непрекращающаяся.

Эрнест пытался убедить себя, что все это лишь болезненная игра воображения. Однако сумасшедший, которому кажется, что ему отрезали руки, может, в конце концов, на самом деле лишиться рук. Разум способен как уничтожать препятствия, так и создавать их. Эрнест немного разбирался в психологии, и ему нетрудно было из разрозненных обстоятельств вывести объяснение видениям, которые преследовали его день и ночь. Но он также понимал, что объяснить проблему — не значит решить ее. Человек, способный анализировать свои эмоции, не всегда может избавиться от них; тень страха — примитивного, необъяснимого — может в моменты слабости омрачать жизнь даже самого тонкого психолога и глубокого мыслителя.