Дом вампира и другие сочинения - страница 38

Он никогда не говорил Реджинальду о ночных кошмарах. Дойдя в своих фантазиях до крайности, когда он вообразил, что сам написал «Принцессу с желтой вуалью» (а в последнее время эта идея снова овладела им), Эрнест понимал, что Реджинальд может всерьез усомниться в его психическом здоровье. Возможно, тот отправит его в санаторий и уж точно не оставит в своем доме. Будучи радушным хозяином, Реджинальд, тем не менее, не потерпел бы ничего, что могло помешать его работе. Его реакция последует незамедлительно и будет жесткой.

Впервые за последние месяцы Эрнест подумал об Абеле Фельтоне. Бедный мальчик. Что сталось с ним после того, как ему указали на дверь? Сам Эрнест не стал бы дожидаться, пока ему предложат паковать вещи. Впрочем, это невозможно; Реджинальд так хорошо к нему относится.

Внезапно его размышления были прерваны шумом у входной двери. Раздался звук поворачиваемого в замке ключа. Наверно, это Реджинальд — но почему так быстро? Что заставило его вернуться домой в столь ранний час?

Эрнест вышел из своей комнаты в прихожую. Фигура, которую он увидел, определенно принадлежала не тому, кого он ожидал. Это была женщина в длинном плаще; наверно, она пришла к Реджинальду. Эрнест уже собрался тактично удалиться, когда свет упал на лицо вошедшей.

Эрнест застыл в изумлении.

— Этель?! — воскликнул он.

Эрнест провел женщину в свою комнату и помог ей снять плащ. Пока он вешал его на спинку стула, она убрала маленький ключ в сумочку. Он вопросительно взглянул на нее.

— Да, — подтвердила она. — Я сохранила ключ, но и не предполагала, что когда-нибудь снова переступлю этот порог.

Стемнело. Тусклый свет уличных фонарей рождал фантастически пляшущие тени.

Аромат духов наполнил комнату, и в юноше вспыхнули романтические чувства. Долго подавлявшаяся нежность вновь наполнила его сердце. Вечерний полумрак, необычность и неожиданность ее визита, а также, возможно, свойственное юности тщеславие пробудили страсть и оживили в душе Эрнеста призрак любви. Руки обвили ее шею, а губы шептали бессвязные, безумные, нежные слова.

— Включи свет, — попросила она.

— Ты не всегда была так неприступна.

— Забудь об этом. Я пришла не для того, чтобы говорить о любви.

— Тогда зачем же ты пришла?

Что заставило ее прийти сюда? Эрнест отпустил Этель и включил свет.

Какой бледной она казалась в ярком электрическом свете, какой красивой! Определенно, он ей небезразличен. Но почему она не ответила на письмо?

— Твое письмо? — грустно улыбнулась Этель. — Неужели ты рассчитывал, что я отвечу?

— Почему нет?

Он снова приблизился к ней; их губы были так близко.

— Почему нет? — повторил он. — Я скучал по тебе. Я люблю тебя.

Его дыхание опьяняло ее, как наркотик, но она сумела взять себя в руки.

— Ты любишь меня сейчас — ты не любил меня тогда. Музыка твоих слов была холодной — механической, натянутой, неестественной. Я решила не отвечать; я сказала себе: в своем сердце он забыл тебя. Я тогда не осознавала, какая страшная сила завладела твоей жизнью и твоим разумом.

— Я не понимаю.

— Неужели ты думаешь, что я пришла бы сюда, если бы речь шла о пустяке? Нет, уверяю, для тебя это вопрос жизни и смерти, по крайней мере, как Для художника.

— О чем ты говоришь?

— Ты написал хотя бы строчку с тех пор, как мы виделись в последний раз?

— Да конечно, статьи для журналов, стихотворение…

— Я говорю не об этом. Ты создал какое-либо большое произведение? Ты вырос за это время как художник? Как обстоят дела с твоим романом?

— Я… Я почти закончил его, в голове; но у меня не было возможности начать писать. В последнее время я плохо себя чувствовал; можно сказать, болел.

Никаких сомнений! Его лицо было бледным и осунувшимся, вокруг рта залегли болезненные складки, как у человека, которого терзает постоянная боль.

— Скажи, — продолжала допытываться она, — у тебя никогда ничего не пропадало?

— Ты спрашиваешь, нет ли здесь воров?

— Воры! От воров можно защититься!

Эрнест испуганно уставился на нее, ожидая услышать какие-то ужасные откровения. Его сны! Его ночные кошмары! Эта рука! Неужели это нечто большее, чем сон? О, Господи!