Дом вампира и другие сочинения - страница 46
Он смутно помнил о своем обещании позвонить Этель, но глаза закрывались сами собой. Наверно, еще час он пролежал в полудреме, как вдруг кровь застыла от ужаса у него в жилах.
Он ощутил руку Реджинальда Кларка — в этом не было никаких сомнений, — проникшую в его мозг, словно отыскивающую там что-то, чего он еще не успел похитить.
Эрнест попытался подняться, закричать, но его тело словно парализовало. Когда он, наконец, нечеловеческим усилием сумел стряхнуть оцепенение и приподняться на кровати, то увидел человеческую фигуру — мужскую, — которая исчезла в стене, отделяющей комнату Эрнеста от покоев Реджинальда.
Это явно не было галлюцинацией. Он услышал какой-то звук, словно тихо закрылась секретная дверь; потом легкие удаляющиеся шаги. Внезапная злость охватила юношу. Все смешалось в его душе: опасность, которую представлял для него этот человек, обладающий страшной, загадочной силой; любовь, которую он когда-то питал к Реджинальду; оскорбленное чувство справедливости и мысль о бесчеловечности его мучителя.
Закон разрешает пристрелить грабителя, проникшего ночью в наш дом. Так неужели мы обязаны терпеть в тысячу раз более подлые и опасные посягательства на наш разум? Неужели Реджинальд может безнаказанно пользоваться плодами интеллектуального труда других людей? Неужели он и дальше будет считаться одним из величайших писателей своего времени, воруя достижения тех, кто талантливее его? Абель, Уолкхэм, Этель, он сам, Джек… все они окажутся неотомщенными Жертвы этого ненасытного чудовища?
Неужели невозможно сопротивляться этой безжалостной силе?
Нет, тысячу раз — нет!
Эрнест кинулся к стене, к тому месту, где, как он помнил, исчезла тень Реджинальда. Ощупывая стену, он случайно нажал на секретную пружину. Бесшумно открылась потайная дверь. Вне себя от гнева, он прошел через соседнюю комнату и оказался в кабинете Кларка. Он был ярко освещен; Реджинальд, полностью одетый, сидел за столом и что-то писал.
Когда Эрнест приблизился, он поднял глаза на него; во взгляде не было ни испуга, ни удивления. Спокойно, даже величественно он сложил руки на груди. Однако глаза угрожающе блеснули — это был взгляд хищника, разглядывающего жертву.
XXX
Мужчины молча смотрели друг на друга. Потом Эрнест прошипел: «Вор!».
Реджинальд пожал плечами.
— Вампир!
— Так значит, Этель заразила тебя этими нелепыми фантазиями. Бедный мальчик. Я думаю… Я уже давно хотел тебе сказать… Я полагаю, что отныне наши пути расходятся.
— И у тебя хватает наглости говорить мне это?!
Чем больший гнев охватывал Эрнеста, тем, казалось, спокойнее становился Реджинальд.
— Я тебя не понимаю. Вынужден просить тебя покинуть мою комнату.
— Не понимаешь? Мерзавец! — выкрикнул Эрнест.
Он шагнул к письменному столу и рывком открыл секретный ящик. Пачка рукописей упала на пол. Эрнест схватил одну из них и швырнул на стол. И увидел на последних страницах исправления, которые явно были внесены совсем недавно.
Реджинальд улыбнулся.
— Ты явился, чтобы перепутать все мои рукописи?
— Твои рукописи?! Реджинальд Кларк! Ты — бесстыдный самозванец! Ты самостоятельно не написал ни строчки! Ты крадешь чужие мысли; ты идешь по жизни, рядясь в чужие одежды, украденные тобой!
Маска спала с лица Реджинальда.
— Почему украденные? — холодно ответил он, и в его голосе прозвучало раздражение. — Я впитываю. Я воспринимаю. Это наибольшее, на что может быть способен художник. Бог создает; человек воплощает. Он дает нам краски; мы их смешиваем.
— Речь не об этом. Я обвиняю тебя в том, что ты сознательно и злонамеренно вторгся в мою жизнь; я обвиняю тебя в том, что ты обокрал меня; я обвиняю тебя в том, что ты — подлый и корыстный лицемер и паразит!
— Глупый мальчишка, — холодно ответил Реджинальд. — Именно благодаря мне и через меня лучшая часть тебя сохранится в веках, подобно тому, как через рожденного в Стратфорде-на-Эйвоне проявили себя малозаметные елизаветинцы. Шекспир впитывал в себя все существенное, что имелось в обычных людях — все то ценное, что иначе было бы безвозвратно утрачено, — и придавал драгоценную огранку их мыслям и чувствам, вдохнул в них подлинную жизнь.