Дорога издалека. Книга 2 - страница 20

— Попытаемся еще раз. Верно, Серафим? — Нобат обернулся к Иванихину, тот сразу с готовностью кивнул. Затем Гельдыев приказал взводному: — Через две минуты огонь прекратить и не открывать, пока не скомандую.

Пригибаясь, прячась за углами базарных лавчонок, командир и комиссар с вестовым продвинулись вперед. Чайхана оказалась шагах в пятидесяти перед ними. Огонь осаждающих разом прекратился. Похоже, это озадачило осажденных — они тоже перестали стрелять. Нобат воспользовался затишьем.

— Э-эй, люди в чайхане! — сложив у рта ладони рупором, крикнул он во всю силу голоса. — С вами говорит командир эскадрона Красной Армии Гельдыев Нобат. Я туркмен, моя родина Лебаб… Слушайте и не стреляйте! Кишлак в наших руках, вы окружены. Сопротивляться бессмысленно. Останетесь без патронов, но сдадитесь — подожжем чайхану! Слышите меня? — он помедлил, видя, что противник молчит, а затем продолжил, стараясь четче выговаривать слова по-узбекски. — Предлагаю немедленно сдаться. Сложить оружие на айване[4], самим выйти с поднятыми руками. Обещаю: всем, кто сдастся добровольно, будет сохранена жизнь. Слово командира! Подумайте, даю пять минут.

Воцарилась полная тишина. Близился рассвет, слабый ветерок прошелестел по веткам яблонь и урючин в ближайших к базару дворах. На горе, у гробницы халифа Али, теплился слабый костер. Где-то на околице перекликались дозорные. А осажденные в чайхане молчали.

Истекали минуты за минутой… Но вот в чайхане как будто заговорили, заспорили разом человек десять. Громче, громче… Слышно даже в полусотне шагов. Наконец — окрик, хриплый, неуверенный:

— Э-эй, начальник кзыл-аскеров! Слушай, с тобой будет говорить курбаши Нормат-дадха. Ответь, слышишь ли ты?

— Давай, говорите. Командир Гельдыев слушает.

— Командир Гельдыев, я Нормат-дадха! — тотчас разнесся другой голос, властный, низкий. — Мы принимаем твои условия. Но сперва хотим убедиться, что ты тот, кем себя называешь.

— Хорошо! — Нобат опустил руку с маузером, непроизвольно шагнул вперед, Серафим поспешил удержать его за плечо. — Пусть трое ваших людей идут навстречу мне, с белым флагом, без оружия. И я тоже пойду навстречу им, с двумя бойцами, без оружия. Согласны?

Минуты две в чайхане молчали. Затем первый голос прокричал:

— Мы согласны! Сейчас курбаши сам выйдет навстречу красному начальнику. Не стреляйте больше… — голос дрогнул, осекся. — Мы тоже не станем стрелять. Слышишь ли нас, начальник кизыл-аскеров?

— Слышим! Выходите! — Нобат обернулся к Иванихину. — Серафим, нужно устроить какое-нибудь освещение. Факел или еще что…

— Сейчас придумаем! — Иванихин скрылся в темноте.

Нобат, Ишбай и красноармеец второго взвода отдали каждый свое оружие Ишанкулову. Затем Гельдыев со своими двинулся вперед. Еще мгновение — и по бокам вспыхнуло два факела. Двое бойцов, каждый в десятке шагов от командира, держали в руках шесты, на концах которых пылало, потрескивая, какое-то тряпье, смоченное, должно быть, в керосине. Тусклым красноватым светом озарились голые, деревья над шумящим потоком, убогие мазанки, лавки базара, стены чайханы.

— Товарищ командир, идут! — подал голос Ишбай.

В самом деле, совсем близко показались одна за одной три фигуры в халатах, островерхих киргизских шапках. В руках у головного — палка с белою тряпицей. Оружия ни на ком не видать.

— Командир экскадрона Гельдыев! — громко назвал себя Нобат, когда обе группы парламентеров сблизились на расстояние десятка шагов.

— Я курбаши Нормат-дадха, — нетвердым голосом проговорил один из идущих навстречу. Теперь было видно, что он ранен, повязка на шее побурела от крови.

— Ну, вы убедились, кто я? Сдаетесь? — Нобат вышел вперед.

— Да… Но помни, начальник, наш уговор…

— Уговор не нарушим. Пусть ваши люди выходят к свету, оружие кладут на айване, чтоб мы видели.

…Утро застало Шахимардан притихшим, умиротворенным. Спали измученные боями красноармейцы, исключая дозорных. Спал их неутомимый командир. У полупотухшего костра бодрствовал лишь комиссар Иванихин, время от времени отпивая из пиалы остывший чай. Спали пленные басмачи вместе со своим незадачливым вожаком. И уже где-то робко скрипнула калитка, тявкнула собака — жители, успокоенные тишиной, давали знать о себе, принимаясь за привычные хлопоты.