Дорога в один конец - страница 2
Увы, жена оказалась права. Кошмар повторился - с нашей дочерью. Скромной красавицей росла она, доверчивой и послушной, с глазами голубыми, как цветы у дороги. В ее облике сквозило что-то ангельское, особенно в раннем детстве. Конечно, Анника в дочке души не чаяла - баловала ее и хвалила, наряжала, как принцессу на бал. Вероятно, надеялась в глубине души, что девочка в красивом платье не полезет в уличную пыль, не ввяжется в плохую компанию, а будет играть в спокойные, безопасные игры с такими же воспитанными детьми.
"Марайка - вылитая Софи, - шепотом признавалась Анника, - но только внешне... Характер совсем другой, - и с облегчением добавляла. - Слава Богу!"
Даже переходный возраст у дочки протекал гладко. Так нам казалось. После школы она сидела в своей комнате и читала книги или слушала музыку. Никаких гулянок, побегов из дома, буйства чувств с обжиманиями и торопливыми поцелуями в кустах. Она становилась все более замкнутой, а порой и раздражительной, но мы приписывали это усталости, стрессу в школе, да чему угодно, лишь бы не смотреть правде в глаза. А правда заключалась в том, что дорога уже давно маячила в ее мыслях.
А потом... И повод-то оказался незначительным. Какие-то фантики под кроватью. Да мы бы сто раз их убрали, если бы только знали, во что выльется упрек. И не сказала тогда Анника ничего особенного, только что-то вроде: "Что ты за свинарник развела, бумажки везде валяются. Одежда на кровати. Ты же девочка, будущая жена, кому ты такая нужна, грязнуля". Или пару других безобидных фраз, я уже не помню. Но девчонка вспылила. "Вы! Что вы понимаете?" Окинула нас раненым взглядом и, схватив куртку, выскочила из дома. Мы бросились за ней. Светила полная луна, и трава блестела от ночной росы. Марайка бежала, торопливо просовывая руки в узкие кожаные рукава. Анника замешкалась, споткнувшись о камень, и в отчаянии прокричала имя дочери. Но та не остановилась, только обернулась коротко через плечо и, распахнув калитку, выбежала на дорогу. Ночь поглотила ее, затянув, как муху, в лунную паутину, и скрыла от наших глаз - навсегда.
Мы прошли через все стадии горя, кроме последней. Отрицание, когда до последнего не верили, что дочери больше нет с нами. Мы вздрагивали по вечерам от каждого шороха, потому что ждали - вот-вот Марайка постучит в дверь. И все окажется дурной шуткой, подростковой провокацией, и мы вместе посмеемся над своими тревогами и попросим друг у друга прощения. Агрессию, когда обвиняли в нашей беде весь мир, себя, Бога, односельчан, городские службы, хотя знали, что уничтожить дорогу невозможно. Она, как птица Феникс, возрождалась из-под тонн камней и песка, а за каждую попытку борьбы платить приходилось жизнями. Депрессию, когда время давило на грудь свинцовым прессом и не было сил даже завыть от безнадеги. А вот принятие так и не наступило. Во всяком случае для Анники. Моя любимая с каждым днем худела, лицо ее стало землисто-серым, а взгляд потух. Она уже ничего не ждала, только смотрела все время на дорогу неживым взглядом и почти ничего не ела. Ветер качал ее, как тростинку. По ночам я со страхом прислушивался к ее дыханию - такому тихому и прерывистому, тонкому, как ниточка. Во сне мы держались за руки, а днем прятали глаза. Общая вина наполняла нас болью и стыдом, не давая сблизиться, обняться, утешить друг друга.
"Я больше не могу, - сказала мне Анника однажды утром. - Мне все время кажется, что Марайка зовет меня... Что она опять стала маленькой девочкой и ей плохо без мамы... плохо там, где она сейчас. Прости меня, Макс, пожалуйста... но я иду к ней".
Она стояла у стола, постаревшая и надломленная, глядя в пол и опустив безвольно руки. Я тоже встал.
"Идем вместе".
"Макс, ты не обязан... Это мое решение".
"Знаю, что не обязан... - я шагнул к ней и крепко обнял, впервые с тех пор, как случилось несчастье, - но... милая, куда же ты одна?"
И мы пошли. Налегке, с одной заплечной сумкой, в которую положили две ветровки, бутылку воды и пару бутербродов. Но ни есть, ни пить не хотелось. За нашими спинами медленно вставало солнце. Поселок исчез, и дорога простиралась ровная и пустынная - в оба конца. Только цветы по обочинам - трогательные голубые огоньки, и поля, одетые золотой дымкой, и темная зубчатая несплошность у горизонта, возможно, лес. Мы оба как будто стали меньше ростом, съежившись перед огромностью Вселенной.