Дорогие мои старики Из переписки с родителями в военные годы (1941-1945) - страница 12

К тебе в свою очередь просьба: вышли мне с оказией — 1) трубки, если у тебя какие-нибудь остались; 2) халат, 3) теплый джемпер (красный). Халат можно во вторую очередь, а джемпер и трубки по возможности не откладывая. Кроме того, если будет случай, хорошо бы прислать одеяло (если оно вам, конечно, не нужно), если же нужно, я куплю здесь.

Ну, вот кажется и все по деловым вопросам. Занимаюсь тремя основными делами: урывками заканчиваю пьесу «Жди меня» и параллельно сценарий на ту же тему. Очевидно, по этому сценарию будет сниматься Валя и через месяц на всю зиму уедет в Алма-Ату. Во-вторых, пишу дневник, который перевалил на шестую сотню страниц, увидимся — почитаю. В-третьих, изредка пишу стихи, довольно редко, но все-таки кое-что набралось — строк пятьсот. Все идет хорошо. Дней через десять очевидно поеду на Северный Кавказ. До поздней осени или зимы о приезде моем к тебе или к сыну говорить не приходится. Но возможен другой вариант, — если после Кавказа застряну хоть ненадолго в Москве, вызову тебя сюда на пару месяцев.

Крепко поцелуй от меня отца. Скажи ему, что у меня все в порядке и что я надеюсь еще с вами обоими справить новоселье у меня в квартире.

Более подробно напишу через некоторое время.

Крепко тебя целую. Не скучай, не хандри, все будет, в конце концов, в порядке.

Твой сын Кирилл [33].

11 октября 1942 года.

Мама милая, сейчас временно задержался в Москве в связи с тем, что приходится заканчивать пьесу «Жди меня». Очевидно, 20-го числа придется опять выехать на фронт и вернусь только к праздникам. Луковский выезжает 25-го, к этому времени, до своего отъезда надеюсь собрать тебе более или менее порядочную посылку с большинством из того, что тебе нужно. Ее отправит без меня, очевидно, Лиля.

Женя сюда приехала, я ее видел, но карточки опять не привезла, обещает прислать. Она хотела привезти с собой Алешку, но побоялась, что меня не будет здесь, о чем я очень жалел.

Работа идет неплохо, только слишком много ее и иногда бывает такое чувство, что из-под всего этого никогда не выкарабкаться.

Вышла у меня тут книжка «С тобой и без тебя» отдельным изданием, Лиля послала ее бандеролью. Наверно недели через три выйдет большой томик: в нем собраны стихи, вернее, лучшие из них, написанные с 1936 по 1942 г. Это будет очень приятно и если меня не обманут в издательстве, то по возвращении с фронта я смогу сразу же послать ее тебе.

Женя мне сказала, что она тебя приглашала в Челябинск, но ты не поехала, что меня несколько удивило (а, впрочем, тебе там, на месте виднее). Судя по себе, думаю, что главное сейчас в жизни не давать задавить себя тоске и скуке, а если это сделано, то все остальное приложится.

Как только кончу пьесу (а думаю, я ее все-таки кончить до отъезда на фронт), пошлю ее тебе с Луковским, а ты уже из своих рук можешь дать почитать в театре, ибо помимо тебя они пока ее ниоткуда получить не смогут. Пьеса как будто получается ничего, и в нее входят какие-то настроения и чувства, которые в известной степени дороги мне еще по «Истории одной любви».

О себе рассказать собственно больше нечего. Много работы. Сейчас из очерков последнего времени собираю вторую книжку прозы. «Русские люди» уже вышли тремя изданиями, «Лирика» выходит вторым изданием. Остальное тебе уже известно.

Посылаю для ознакомления с моим внешним видом пару фотографий, снятых в Сталинграде.

Крепко тебя целую, милая моя. Не обижайся на меня, пиши, а ежели сын у тебя иногда бывает свиньей и вообще плохим мальчиком, то помни, что частично в этом виновата ты, ибо принимала некоторое участие в появлении его на этот божий свет. Ну, все это, конечно, шутки. Крепко тебя целую, моя родная.

Твой сын Кирилл [34].

24 октября 1942 года.

(От матери)

Где ты сейчас: в дороге, вернулся или вновь задержался в Москве? Я считала, что ты уедешь 8-го — 10-го октября, как писал, и потому не сразу ответила письмом на твое письмо от 28/IX, но какая это была для меня счастливая разрядка после всех волнений, связанных с твоей поездкой и длительным молчанием.

Как я читала твои очерки, как чувствовала, видела в них тебя и как особенно остро выступали в них некоторые, очень важные штрихи: о славе, о дружбе, о том, что жить можно только ненавидя и борясь — и другое.