Доставить и выжить - страница 9
— Не выдумывай! — поцеловал ее в щеку Луис. — Какие наши годы.
Мона, действительно, выглядела старше своих лет. Располневшая, со стянутыми в пучок на затылке черными с проседью волосами, в очках, она походила на типичную учительницу старших классов предпенсионного возраста. В ней ничего не осталось от той яркой красавицы-"челночницы", которая на стрельбище давала фору иным мужикам и не знала отбоя от поклонников. Луис с удивлением подумал, что когда-то он был близок с этой женщиной.
— Что тут у тебя? Ага, коньяк и фрукты, джентльменский набор. Ну, проходи, располагайся, я буквально на минуточку.
Мона ушла на кухню, а Луис огляделся, хотя бывал здесь и раньше. Типовая однокомнатная квартира со стандартной обстановкой. Чистота, аккуратность, ничего лишнего, отсутствует элемент некоего женского уюта.
— Не думаю, что ты просто соскучился по мне, — сноровисто накрыв стол, произнесла Мона. — У тебя до смешного беззаботный вид, будто ты на задании.
— Разве от тебя что скроешь! — широко улыбнулся Луис, разливая коньяк.
— Сначала выпьем или сразу к делу? — прищурилась хозяйка дома.
— Сначала выпьем.
— Ну, со свиданьицем.
Они чокнулись, выпили.
— Твои как?
— Отец по-прежнему плох. Мама с ним вся извелась.
— А врачи что говорят?
— Да что они скажут! Нужны лекарства. Знаешь, специалисты ушли, кто на Запад, кто — в частную практику. Одно название, клиника КГБ!..
— ФСБ, — поправил Луис.
— Да хоть НКВД! Бардак — он и есть бардак. А, ладно! — махнула Мона рукой.
— Не переживай.
— Мать жалко. Да и отца: чекист с сорокалетним стажем, полковник, два ордена Ленина, а отношение к нему, как к какому-нибудь слесарю-забулдыге. Все же, что ни говори, раньше было не в пример лучше…
— Нам с тобой.
— Что? Не поняла.
— Слесарь, который в твоем представлении непременно забулдыга, вовсе не считает, что люди в погонах достойнее его. И бытовавший в недавнем прошлом на одной шестой части суши миропорядок не представляется ему самым справедливым и гуманным. Вот не представляется, хоть ты тресни!
— А нынешний? — Мона закрыла один глаз, вроде как подмигнула не до конца.
— Что — нынешний?
— Нынешний порядок представляется ему справедливым и гуманным?
— Нынешний — тем более нет.
— В том-то вся и беда, — вздохнула Мона, открывая глаз, — что сейчас хуже прежнего. Не кому-то стало хуже, а хуже вообще. Всем. А главное — слесарю.
— Может, выпьем за слесаря?
— Еще чего! Его-то я ненавижу больше всех.
— Да что ты! В чем же причина столь радикального "антислесаризма"?
— Так ведь он во всем виноват!
— Он?! Ты не путаешь? Не евреи? Не "демократы"? Не диссиденты? Не гнилая интеллигенция, а простой слесарь? — Луис рассмеялся. — Ну, вы даете, товарищ майор! Надо же, слесарь — первопричина всех бед на Руси!
— Он, он. Сидел бы в своей норе и не дергался. Водка, колбаса, баба есть? Есть. Что еще надо? Нет, перемен ему подавай, свобод политических. Ну на, возьми! Хлебай через край! Наслаждайся! Была держава — нет державы.
— Мона, как у тебя сейчас со временем?
— Я так и знала, — убежденно вздохнула хозяйка дома. — Ты хочешь предложить мне работу.
— Согласись, догадаться было нетрудно.
— Не просто работу, опасную работу. Я права?
— Права, Моночка, права, — не стал отпираться Луис. — Так как у тебя со временем?
— Сейчас как раз идет набор. Группы не сформированы, так что…
— Прекрасно!
— Погоди восторгаться…
— Угу, погожу, — усмехнулся Луис, вертя в руках пустую рюмку. — Долго?
— Я же не девочка…
— Как будто ты когда-то ею была!
— А как насчет доброй дружеской пощечины?
— Извини. Я имел в виду вовсе не то, о чем ты подумала. Все равно извини.
— Я давненько не играла в наши игры. И не только все позабыла, но и не хочу вспоминать. Сорокалетний мужчина — это одно, пятидесятилетняя женщина… — сам понимаешь. Я изменилась. Во всех отношениях.
— Две тысячи долларов за несколько дней работы…
— Звучит заманчиво, но…
— Тебе ведь нужны деньги, если я правильно понял? Отцу на лекарства?
— Нужны, но… Если бы дело не было смертельно опасным, ты бы не пришел ко мне…
— Брось.
— Значит риск велик. И хотя мне действительно нужны деньги, будет хуже, если мои старики потеряют меня, своего единственного кормильца.