Древний фолиант. Начало - страница 13
— Зачем нам всё это? Зачем? Может, лучше не стоит? Может, больше не будем туда возвращаться? Вдруг это обернется для нас большой бедой. Почему я не могу жить как обычные люди?
— Разве вы не хотите совершить подвиг, Валерьян? — с лукавой улыбкой задал вопрос Архивариус.
— Какой еще подвиг?! О чем вы? — Валерьян даже побагровел от злости.
— А хотя бы такой же подвиг, как этот Святой Добросвет. Вы не задумывались, в чем собственно заключается его подвиг?
Валерьян сел в кресло и опустил голову.
— Победил злых демонов, разве нет?
— Нет, — сказал Архивариус. — Подвиг совсем не в этом.
— Я вас не понимаю. К чему вы клоните?
— Мы с вами много читали о мореплавателях, отважных воинах, больших сражениях, про еще много всего подобного. А в чем их подвиг состоит, вы не задумывались?
— Ну как же, по-моему, это очевидно, — ответил Валерьян. — Они сделали что-то особенное для государства или для других людей и вошли в историю. Нет?
— Нет. Вы не с того конца лучину жжете. Смотреть нужно не во вне себя, а во внутрь.
— Поясните, я вас не понимаю!
— Суть в том, чтобы остаться собой, а для этого нужно самого себя найти. Но вот вопрос, что именно является нами? — Архивариус поднял палец вверх и выдержал паузу. — Приведу пример, простой, но очень доходчивый. Какую-то вещь выбрасывают на помойку. Она целая, но постепенно начинает портиться. На помойке не теряет ценности только, что-то очень сто́ящее: золото, серебро, платина, камушки драгоценные. Наш мир и есть такая помойка, где мы все портимся со временем. Но что внутри нас есть из золота, серебра и прочих драгоценностей, то и есть мы по сути. Конечно, если человек весь золотой и драгоценный, тогда ему вообще бояться нечего. Вот этот самый Святой Добросвет вначале нашел внутри себя свое золото, и только поэтому сумел победить злых демонов, а не наоборот. Понимаете? Он нашел свое золото, ну или серебро, в отличие от обычных людей.
— А не слишком ли жестоко так испытывать человека? — спросил Валерьян, беря в руки древний фолиант. — Большинство людей таких испытаний и не выдержит.
— Жестоко, конечно, — согласился Архивариус, — но кого волнует наш протест? Я полагаю нам пора к Уллу. Честно говоря, уже пальцы болят, резать их постоянно — удовольствие не из приятных.
И вновь холодная сталь скользнула по белой коже, оставляя после себя жгучий укус. Красные капли, как спелые ягоды, оросили поверхность Церебрума. Тьма перед глазами, Тьма вокруг, Тьма внутри. Сколько раз каждый из нас видел эту Тьму? И каждый раз мы забываем ее при новом…
Человек в старом сюртуке поправил листок и отложил исписавшийся зеленый карандаш в сторону. Рядом на столе стоял серебряный поднос с бумагой, исчерканной непонятными каракулями. Это были черновики, на которых он записывал идеи. Порывшись в кармане, достал новые карандаши. Все они были зеленого цвета. Затем вздохнув и оглядев темную комнату — кроме него никого больше не было — и решил продолжить. Он почувствовал запах утреннего леса, который бодрил свежестью хвои. Этот запах смолы и трав был так приятен. Человек в старом сюртуке даже почувствовал мягкую лесную почву под ногами.
Архивариус и Валерьян решительным шагом шли по лесу, продираясь сквозь ветвистые руки деревьев. Где-то там впереди, у каменных развалин, они должны были встретиться с Уллом. То, что мужчины увидели перед собой, весьма удивило, если не сказать, что потрясло.
На поляне, где были разбросаны камни, стоял небольшой стол из черного дерева. На нем лежал листок из фолианта, а рядом с ним находилась большая чаша. Она была сделана из черного камня, очень грубая, не отесанная, с торчавшими шипами. На чаше виднелись какие-то символы, о значении которых можно было только догадываться. Размером она была со среднюю кастрюлю, но меньше, чем купели для крещения новорожденных. Внутри плескалась некая странного сине-фиолетового цвета жидкость, и это точно не являлось водой. Казалось, она излучала мягкое свечение, освещая стол и страницу книги. Рядом со столом — две длинные и узкие лавочки. К визиту гостей явно приготовились. На большом камне сидел Улл, свесив когтистые руки вниз. Его вид выражал полное безразличие к происходящему: он смотрел в пустоту перед собой и думал о чем-то своем.