Дубовый листок - страница 23

Розовая панна стояла на балконе, широко раскрыв глаза и скрестив на груди руки. Как и все, она смотрела на своего короля. И она тоже не могла не видеть, что он красив и велик. За девятьсот лет существования Польши не было такого красивого короля. И один пан бог знал, что в этот момент я хотел от души преклониться перед величием этого таинства, но со мной опять случилось что-то странное — я вдруг перестал видеть Николая, а балдахин мне представился виселицей, на которой качаются пятеро…

Через площадь Королевского замка был проложен деревянный помост, устланный кармазиновым сукном. По бокам его стояли двойные шпалеры кавалеристов. Люди усеяли крыши прилегающих домов, гроздьями висели на окнах, оградах, балконах. Николай вышел из замка, за ним императрица с его братьями, под балдахином, который несли шестнадцать генералов, удостоенных чести придерживать пышные золотые кисти… Показалась Иоанна Грудзиньская с наследником и прочая свита. Знамена склонились, грянули пушки, и народная масса воскликнула единым голосом, заглушившим и пушки и колокольный звон.

В короне и порфире, со скипетром и державой Николай отправился по кармазиновой дороге в собор Святого Яна на католический молебен среди гробниц великих мужей Польши с гордыми губами и властными глазами…

Император шел медленно, и в лучах майского солнца рубин на его короне горел зловещим огнем. А наверху, на мраморной колонне, в широко развевающемся плаще, с мечом и крестом, парил король Сигизмунд. Мне казалось, что он не прочь отрубить голову убийце декабристов, народу же чудилось, что Сигизмунд благословляет нового короля.

— Vivat aeternam! Hex жийе круль[22], — гудело и перекатывалось в воздухе.

Я вышел из замка с Вацеком. На площади все еще кишел народ в ожидании, когда король проследует из со-бора обратно. Изрядно поработав локтями, мы продрались на Свентояновскую улицу и пошли по какому-то кривому проходу в Старое Място, решив спуститься к Висле, а оттуда по берегу через предместье Солец вернуться в школу. Мы, конечно, запутались в улицах Старого Мяста, а спросить, как пройти к Висле, было не у кого.

— Ну ни души! Вот не думал, что в Варшаве есть такие трущобы! — с сердцем сказал Вацек и тут же прибавил одно из излюбленных выражений, которые употреблял в «своей» компании.

— Нельзя ли полегче? — сказал я поморщившись.

Я ненавидел такие слова, вероятно, потому, что дома их никогда не слышал. Отец говорил, что эта часть лексикона занесена в Польшу татарами, и настоящий шляхтич не станет ронять свое достоинство, употребляя их. Я как-то сказал об этом товарищам, а они отвечали, что эти слова вросли в языки всех европейских народов и искоренить их уже невозможно.

— Так и знал, что ты возмутишься, голодраный шляхтич! Ну, не злись! Это ведь пустые звуки, от которых щит на твоем гербе не лопнет и ты не перестанешь быть шляхтичем, ибо благородными рождаются.

Я не ответил. Зачем с ним пререкаться? Мне вообще не хотелось разговаривать. Мысли мои возвратились к розовой панне. Но Вацек, как на грех, был не в меру болтлив и продолжал оправдывать свое сквернословие.

— Дело, конечно, не в звуках, — сказал я не без раздражения. — Дело в грязном смысле, и ты это знаешь отлично. Почему ты не употребляешь такие слова в своем бельведере?

— Ну, знаешь! — Вацек всплеснул руками. — Это ведь чисто мужские слова, а там дамы… И даже сам Старушек[23] при них не рискнет.

«Недоставало еще, чтобы я с ним говорил о цесаревиче, — подумал я и свернул в другую улицу. — Кажется, Вацек его обожает. Уж не получил ли когда-нибудь от него кошелек!»

Неподалеку, в воротах неказистого дома, сидел старик, я направился к нему. Вацек догнал меня.

— Здравствуйте, ясновельможный пан! — сказал он старику.

Тот, прищурившись, поглядел на него:

— Какой ясновельможный пан будет жить в Старом Мясте?

— Почему нет?

Вацек порозовел — кажется, понял неуместность своего обращения и теперь хотел оправдаться.

— Нехорошо молодому пану шутить над простыми людьми. Что пану угодно? — спросил старик.

— Мы заблудились, дедуся, — сказал я. — Ходим туда и сюда и не можем найти дорогу к реке. На улицах никого нет.