Дух Места - страница 9

Развязка наступила внезапно и без прелюдий. В один прекрасный день, дела принудили меня отъехать в окружной центр, и я отсутствовал до позднего вечера. Полная луна плыла высоко над тёмными сосновыми холмами. Я ожидал найти Эвис и художника в моей гостиной; но их там не оказалось. Ли Синг, мой личный секретарь, сказал, что они вернулись к обеду. Часом спустя, Эмбервилль тихо выскользнул из дома, в то время как девушка была в своей комнате. Спустившись вниз несколькими минутами позже, Эвис пришла в смятение, не застав художника на месте, и также покинула дом вслед за ним, не предупредив Ли Синга ни о том, куда направляется, ни о том, во сколько намерена возвратиться. Всё это произошло три часа тому назад, и никто из них двоих до сих пор не появился.

Чёрное, томно леденящее предчувствие дурного охватило меня, пока я слушал рассказ Ли Синга. Само собой напрашивалось предположение, что Эмбервилль уступил искушению второго ночного визита на этот чёртов луг. Оккультная притягательность, так или иначе, превозмогла ужас первого опыта, каким бы он ни был. Эвис, зная о предмете навязчивого желания своего fiance и, возможно, опасаясь за его душевное равновесие – или безопасность – отправилась вслед за ним. Всё сильнее и сильнее я ощущал неотвратимую убеждённость в грозящей им обоим опасности – исходящей от ужасной и безымянной твари, чьему могуществу они, быть может, уже покорились.

Независимо от моих предыдущих промахов и ошибок в этом деле, теперь я не мешкал. Несколько минут стремительной езды сквозь мягкий лунный свет – и вот я уже на верху сосновой опушки чэпменовских угодий. Там, как и в предыдущий раз, я оставил автомобиль и ринулся сломя голову через укрытый тенями лес. Далеко внизу, в лощине, я услышал одиночный крик, пронзительный от ужаса, и резко оборвавшийся. Не было сомнений, что голос принадлежал Эвис; но второй раз крик не повторился.

Отчаянно перебирая ногами, я достиг дна лощины. Ни Эвис, ни Эмбервилля не было видно; и мне почудилось, при беглом осмотре, что местность полна клубящихся и движущихся испарений, сквозь которые лишь частично вырисовывались контуры мёртвой ивы и прочей растительности. Я бросился по направлению к пенистому омуту и, приблизившись вплотную, был внезапно остановлен двукратным кошмаром.

Эвис и Эмбервилль плавали вместе в неглубоком водоёме, их тела были наполовину скрыты колыхающимися массами водорослей. Девушка была крепко обхвачена руками художника, как если бы он насильно приволок её навстречу зловонной смерти. Её лицо было покрыто гадкой, зеленоватой слизью; и я не мог видеть лица Эмбервилля, которое было отвернуто за её плечо. Было похоже, что имело место борьба; но теперь оба были безмолвны и вяло покорны своей судьбе.

Но не одно только это зрелище заставило меня  обратиться в безумное, судорожное бегство из лощины, даже хотя бы относительно не попытавшись извлечь утопленников. Истинный ужас заключался в том нечто, которое, с близкой дистанции, я принял за кольца медленно движущегося и поднимающегося тумана. Это не было испарением, ни чем-либо ещё, относящимся к материальному миру – эта пагубная, фосфоресцирующая, бледная эманация, окутавшая всю местность передо мной, словно беспокойно и голодно колеблющееся продолжение её очертаний – фантомная проекция белёсой похоронной ивы, гибнущих ольх, рогозов, застойной воды и самих жертв суицида. Пейзаж был виден сквозь это вещество, как сквозь плёнку; но местами оно будто бы свёртывалось и постепенно утолщалось, с какой-то нечестивой, отталкивающей активностью. Из этих сгустков, как будто извергнутые окружающими испарениями, передо мной материализовались три лица, состоящие из того же неосязаемого флюида, что не был ни туманом, ни плазмой. Одно из этих лиц, казалось, отделялось от ствола призрачной ивы; второе и третье извивались кверху от бурлящего водоёма, где их тела бесформенно покачивались среди редких сучьев. То были лица старого Чэпмена, Фрэнсиса Эмбервилля и Эвис Олкотт.

За этой жуткой, призрачной проекцией злобно проглядывал истинный пейзаж с той же инфернальной, вампирической личиной, которая была на нём при свете дня. Но теперь уже он не казался статичным – он весь пульсировал злокачественной тайной жизнью – он тянулся ко мне своими осклизлыми водами, своими костлявыми древесными пальцами, своими спектральными лицами, что были изрыгнуты гибельной трясиной.