Душеприказчики - страница 8
Доктор пожал плечами.
— Возможно. Это не по моей части.
— Скажите, пожалуйста, неужели это… может произойти так скоро?
— Это одинаково возможно и через пять дней, и через пять минут. Я уж отказываюсь ставить диагноз. Такого случая в моей практике не бывало. Вообще неизвестно, чем он еще живет.
— Я полагаю, господин доктор, сила воли…
— Да, да, и я так полагаю. Но все имеет свой предел, а это уже свыше всех пределов. Свыше всех пределов, повторяю вам.
— Господин профессор, наверно, ужасно страдает?
— Ужасно… Что означает это «ужасно»? Вот когда у вас болит зуб, вам, конечно, кажется, что вы ужасно страдаете? У вас когда-нибудь болел зуб, господин Линде?
— Я думаю…
— Дело не в том, что вы думаете, а в том, что вы чувствуете. Предположите, что у вас сразу болят три зуба. А?
— Мне однажды из-за одного-то хотелось биться головой об стенку.
— Вот видите, а ведь и вы обладаете силой воли. Теперь представьте, что у вас болят не три, а все тридцать два зуба, и еще помножьте эти тридцать два на три. Это примерно та степень боли, которую испытывает сейчас профессор Грюн.
— Это ужасно.
— Это нечеловеческие муки. Мои уколы помогают ему на полчаса, на час, и потом все начинается сызнова, с удвоенной силой. Не понимаю, почему врачам запрещают сокращать такие мучения, от которых никому нет пользы.
Пастор важно выпятил грудь.
— А душа, господин доктор? Господь бог знает, зачем он налагает на него такие испытания.
Доктор бросил на пастора такой уничтожающе-презрительный взгляд, что тот покраснел.
— Видите, доктор, он все-таки жив.
— Да, и, что самое удивительное, еще работает.
— Работает?
— Читает какую-то корректуру и все время пишет на полях. Я заглядывал, но там трудно разобрать.
Пастор Линде забеспокоился.
— Вы что, господин доктор, предполагаете, что он уже не в здравом уме?
— Как?.. Что?..
Доктор Скара выкрикнул это так злобно, таким оскорбительным тоном, словно перед ним был мальчишка, задающий глупые вопросы. Пастор Линде покраснел еще сильнее.
— Помилуйте… Я только подумал… Способен ли он отвечать за то, что пишет?
— Ну, мне кажется, вам-то за него отвечать не придется. Хотя, возможно, это имеет касательство к вашему ремеслу. Он читает корректуру истории какого-то монашеского ордена.
Ответ не вполне удовлетворил пастора. Ему нужно было знать более точно.
— Нет, мне важно знать, таково ли состояние профессора Грюна, что его подпись можно признать действительной?
Пустив под потолок струю едкого дыма, доктор Скара смерил его взглядом с головы до пят.
— А вы что? Хотите дать ему подписать вексель?
Он вынул изо рта сигару и по-мужицки сплюнул прямо на пол.
— Только одно я вам скажу, господин пастор: оставьте его сейчас в покое. Он нуждается в полном покое. И душа его. О ней вы можете заботиться и так. Никуда она от вас не уйдет. Мой укол будет действовать полчаса или час. Дайте ему отдохнуть. Перед уходом я еще раз загляну к нему.
Он пошел в кухню, захлопывая за собой одну дверь за другой. Пастор чувствовал себя так, как будто ему надавали пощечин. Даже нотариус поднял голову и пожал плечами.
Пастор был оскорблен, взволнован и даже взбешен. Неужели только потому, что врач безбожник, а больной упрямец, не дано свершиться великому подвигу христианской любви? Нет, это было бы непростительным небрежением по отношению к приходу.
Пастор поднялся по лестнице. Однако перед дверью больного твердая решимость стала покидать его. Не совсем удобно навязываться… А может быть, он сам догадается?.. Увидит пастора и вспомнит о своем невыполненном долге.
Приоткрыв дверь, пастор сразу почувствовал странный приторный запах, — наверно, от лекарства доктора Скары. В пустом гнезде книжной полки виднелся его раскрытый чемоданчик со всякими склянками и инструментами.
Пастору показалось, что больной только что пытался приподняться. Его голова с отросшими спутанными волосами еще не успела упасть на подушку, а руки судорожно схватили фанерную дощечку с прикрепленным к ней листом бумаги. Из-под одеяла высовывалась ужасная жилистая нога с синими ногтями. Мрачно горели в глубоких впадинах темные глаза. Пастор Линде не мог понять, что они выражали: страдание, иронию или что-то истлевшее в огне нечеловеческих мучений. Он взял стул и сел так, чтобы остро выступающие скулы больного заслонили эти невыносимые глаза.