Души всмятку - страница 9

   Услышав о жене и других детях, он замахал руками в знак того, что никого у него нет.

   - Значит ты тоже чей-то Нолик, - сказала Тоня утвердительно уже нормальным голосом.

   Цыбин не понял, почему она так назвала его, но услужливо закивал головой: он заранее был согласен со всем, что она скажет.

   В Городке, рядом с дочерью, отец прожил почти десять лет, дважды лечил ее от пьянства, после чего она не пила по нескольку месяцев, а потом все начиналось сначала. Люди удивлялись его терпению, когда он, молча выслушивая ее пьяную ругань, выгонял собутыльников, часами сидел на лестнице, положив на ступеньку газету, дожидаясь, когда она проснется и впустит его. Он убирал квартиру, варил ей супчик, потому что она ела мало и ничего другого не хотела. Они как-то притерлись, привыкли друг к другу. Цыбин смирился с тем, что есть и покорно нес свой крест ни о чем особенно не задумываясь и не размышляя: он знал, что поступает так, как должен поступать. Когда он умер, дочь похоронила его, но не рядом с матерью, как он просил, потому что не была уверена в том, что мать была бы этим довольна, за что и просила у него прощение каждый раз, когда приходила проведать родные могилки. Цыбин, наверное, был доволен и этой малостью, и тем, что она наконец-то стала называть его отцом.

   Антонина тоже не задержалась на этом свете: поздней осенью, возвращаясь от таких же неприкаянных, как и она, друзей, присела отдохнуть возле чужого дома на лавочку и замерзла. Ее похоронили соседи, никто и не подумал о том, где бы ей хотелось лежать, и маленький холмик на веки вечные обосновался возле кладбищенской ограды.

   Так и получилось, что и после смерти эти трое, в общем-то не чужие люди, оказались не рядом, хотя всю жизнь души их жаждали любви и понимания.

   Я дописала последнее предложение и поставила точку. Вот, кажется, и все, о чем мне хотелось рассказать. И только одна мысль не давала покоя: почему же мы так несчастны? Неба - сколько хочешь, земли - сколько хочешь, воды - сколько хочешь, а счастья нет. Чего нам недостает?

   Как-то я прочитала интересную, на мой взгляд, статью о материальности мысли и слова, долго думала об этом и решила, что в статье не хватает очень существенной детали: ни слова не сказано о том, что если все так, то интересно, что же происходит потом с этой материей. Она накапливается в одном месте, образуя сгустки, а может быть, целые озера, или растекается ( не подберу нужного слова) в пространстве? А если накапливается... Тут мне стало страшно, потому что я представила людей, бредущих по улицам Городка ( с вогульского его название переводится как песчаная яма), по колено, по пояс, по горло в горе, беде, несчастье, напасти недавнего прошлого.

   Заключенных, содержавшихся в лагерях, привольно раскинувшихся вокруг Городка, уже нет, иссяк поток ссыльных и спецпереселенцев, но мысли и слова этих людей остались. И пусть они произносились на разных языках, ведь тут кроме русских были немцы, прибалты, поляки, украинцы, молдаване, фины, калмыки, японцы, китайцы, корейцы и люди других национальностей, но суть-то их оставалась прежней - страх, ужас, боль, мольба, отчаяние, ненависть...

   Таких мест много в России, и мы живем в них или пытаемся жить. Кто знает, может, поэтому так болят наши души, души всмятку...

   Антонина жила на первом этаже деревянного двухэтажного дома центральной улицы Городка. Ее мать, как и добрая половина жителей, работала на гидролизном заводе, который, несмотря на охрану, являлся источником снабжения всех желающих спиртом, сейчас приготовляемым для употребления чаще всего с соком лимона и ласково называемым почему-то мальвазией, а тогда просто разводимым водой. Говорили, что он технический, что от него слепнут и мрут как мухи. Но никого это не останавливало тогда, как не останавливает и сейчас. Все разрастается городское кладбище, но истории спившихся отцов и матерей ничему не учат детей: спирт по-прежнему на столе чуть ли не в каждом доме. Конкуренцию спирту в Городке составляла брага. Сладенькая, легко пившаяся, являлась она, однако, хмельной, а с пары стаканов непривычный человек и с места мог не встать.