Душистый аир - страница 17
— Бе-е-нюс! — донесся до нас голос.
Бенюс оглянулся на свой дом. Там, на пороге, стоял его отец.
— Ищут!
Бенюс любил отца и повиновался ему беспрекословно. Но сейчас, вместо того чтобы бросить все и помчаться к дому, он только подстегивал меня:
— Давай подержи!
Тракимас-отец заметил нас и пошел навстречу прямо через поле, с младшим сынишкой Альбину́касом на руках.
— Немцы забыли, — похвастал я.
— Ничего штучка, — одобрительно произнес он, наклонился и стал разглядывать велосипед. — Только починить надо. Я исправлю. Вот раздобуду железяку и вверну вот сюда… А мне дашь покататься?
Его выгоревшие на солнце брови и хитрые глаза весело улыбались.
— Конечно, даст! — ответил за меня Бенюс.
— Хоть сейчас, — предложил я.
— Сейчас — нет. Сейчас мне некогда. Бенюс, — обратился он к сыну, — возьми-ка малыша, а я сбегаю за бабкой к Андрия́ускасам. И пока не ходите в избу, поиграйте на улице, ладно?
И Тракимас побежал — босой, в одной рубашке, а мы смотрели ему вслед и молчали. Только Альбинукас тихонько хныкал. Ему хотелось дотянуться до звонка у велосипеда.
— Бабка? Зачем вам бабка? — спросил я.
— Мама слегла.
— А бабка на что?
— Много ты понимаешь! — сказал Бенюс и значительно произнес: — Над нашим домом аист кружит… Поехали!
Он поставил велосипед, нажал на педаль и налег на руль. Я бежал следом, подталкивая велосипед. За нами плелся малыш Альбинукас.
— А знаешь, хорошо, что у нас велосипед, — сказал я. — Если бы не война, мы бы его не нашли…
— Велосипед — ничего штучка, — сказал Бенюс словами отца и с силой надавил на педали.
Над нами, высоко в небе, проносились самолеты, и тяжелый их рокот сотрясал опаленную июньским солнцем землю.
Я не видел. Ничего я не видел, как все это было. Я только слышал, как люди говорили. Сквозь жалобный плач, сквозь слезы шелестел шепот женщин, глухо бормотали голоса мужиков. Я все теперь знал, и мне не надо было даже прищуриться, чтобы увидеть…
Это неправда, будто бы я не видел. Видел я!
…Человек шел посередине дороги, босой, в одной рубахе. Его большие, растрескавшиеся ступни поднимали облачка пыли. Серая пыль, точно иней, покрывала траву, клевер, листья придорожных вишневых деревьев.
Что-то блеснуло в пыли. Человек остановился, подвигал в пыли большим пальцем босой ноги. Наклонился и поднял. Он никогда не воевал, не держал в руках никакого оружия, но все же догадался — это гильза. Красноватая, блестящая. И теплая. Приставил ко рту, дунул. Раздался глухой свист. Ага, он принесет ее сынишке Альбинукасу. Это будет его первый подарок. Он еще никогда не приносил ему игрушек, хоть и обещал давно. То-то радости будет малышу — свистулька! Найти бы еще одну — для Бенюса. Не то, чего доброго, передерутся. Человек внимательно вглядывался в дорожную пыль, разгребал ее ногой. Заметил металлический прут. Поднял, прищурился и повертел в руках. Пригодится — можно ось для велосипедной педали сделать. Он же обещал исправить…
Из-за пригорка выскочил мотоцикл. На солнце блестела солдатская каска.
«Немец, — узнал человек и подумал: — Пожалуй, кину-ка я это…»
Он отшвырнул железку в сторону, прямо в канаву, и вытер пыльные руки о штаны.
Мотоцикл взревел совсем близко и резко затормозил. Солдат соскочил на землю, автомат болтался у него на груди. Он выкрикнул какие-то непонятные слова.
Человек еще раз отряхнул руки и поднял их над головой. Немец кинулся к нему, ощупал рубаху, пояс штанов, обшарил карманы. В руке у человека он заметил гильзу. Солдат что-то кричал, но человек не понимал его языка. Он не знал ни единого слова из тех, что произносил немец.
Мотоциклист перепрыгнул через канаву, куда человек закинул железную спицу, стал шарить в разросшемся клевере и все время что-то выкрикивал, чего-то требовал.
Человек остался посреди дороги, не смея опустить поднятые руки.
Немец уткнул дуло автомата ему в грудь и стал отталкивать назад. Человек пятился, глядя фашисту в лицо широко раскрытыми глазами. Он упал в канаву и кое-как выполз из нее. Он полз на корточках в траве под наведенным на него дулом автомата. Солдат снова выкрикнул что-то на своем языке, и тишину знойного полудня нарушил залп.