Два детства - страница 11

Угомонились бураны, пометались в густой сетке березняка и опали в сиверах-завалах. Крепок еще ночами мороз, потрескивают тесовые крыши, да холодно месяцу одному в небе — побелел, съежился на один бок, опускается над деревней, чтоб погреться над печной трубой. Еще хрустки утренники с застывшим покоем, избяными дымками, бегущими по невидимой лесенке, розовеющие при встрече с солнцем.

Поежится утро в полусне, а вставать-то надо. Откроет глаза и вскинет брови — лес стоит серебряной громадой, чуден в блестках и полутенях! Пролетят над избами красные снегири, подуют в мягкую дудочку: люди, — утро, люди, — утро! Им ответит с наличины нахохлившийся воробей: жив-жив!

Скоро побледнеют и оплывут игольчатые морозные узоры на оконном стекле. Избы сдвинут на ухо снежные шапки, подставят солнцу заиндевевшие чубы, зарябят тонким паром.

Встряхнется воробей над окном, попрыгает и, согретый пристенным теплом, почирикает совсем коротенькую песенку. Как быть воробью: радости много, а песенка короткая? Можно повторить ее много-много раз. Падает песенка на завалину, бередит радостью подоконную черемуху. Хорошо-то как… хорошо! Заслушалась черемуха, оброняла к ногам утренний кружевной наряд. Притаяла завалинка от теплой песенки и кадит паром.

Грустно стало зиме. Что вспоминала она? По точеной сосульке быстро-быстро побежала светлая капелька, другая… «Цирк, цирк», — плачет зима, собирая крупные слезы в ледяную чашечку у стены. Погорюет немного под нехитрую песенку воробья, потом спохватится и приморозит веник на закапанном крыльце.

Сколько дел переделано с утра! Из полена вытесал коньки, очистил стеклышком, прожег дырочки, свил из конопли веревочки, подковал коньки полоской жести. Покрасить бы, да нечем. Ладно, когда на пасху будут красить яйца луковыми очистками, накупаю коньки в чугунке. Надо поспеть управиться с лотком. Вытесал его из сосновой плашки, прибил поперечинку, чтоб не выкатывался из-под живота. Обмажу коровяком, наморожу льду и полетаю с горы!

Скоро масленица. Готовятся люди проводить зиму, — погостевала и хватит. У нас будут печь блины! Целую неделю ждешь желанного утра, когда услышишь чиркание ножа или шкворчание сала на скороводке. Под потолком бродит вкусный запах, в печи громко трещат дрова. Стена в трепещущем свете полощется розовой рубашкой на ветру.

— Мужики, — мать стучит сковородником по брусу полатей, — похватайте блинков да по солому.

Мы с братом уже за столом. Вот он пышет жаром, в мелких пупырьках, весь желтый круг оторочен тонким кружевным узором… Вкусная масленица, как долго ждать тебя!

На мельничном пруду шумная ватага ребятишек тешится вечерами на круговых качелях. В середину расчищенной площадки вморожен кол, надето старое тележное колесо, одним концом к нему привязана длинная жердь, на втором конце — санки. Все это забавное устройство приводится в действие с помощью палок, вставленных между спицами колеса.

Стрелой летят по кругу санки, вьется снежная пыль, выгибается упругая жердь, мелькает комочком седок в санках. С мельницы приходят мужики, парни, и вот уж тогда начинается потеха! Не так много находится охотников полетать по кругу. Если же решил испробовать, то вцепись в санки железной хваткой, надвинь глубже шапку, припади плотнее на живот, стисни зубы, чтоб не вывалился в бешеной карусели онемевший язык и… Да нет, куда там! Тебя начинает сволакивать. Ноги чиркают по льду, вытягиваются, слабеют руки, уже мчишься рядом с санками, глаза от ветра полны слез, а бег, захватывающий, останавливающий дыхание, раскручивает мощную пружину.

— Поддай, прибавь ходу, — советуют зрители.

Поднажали, жердь выгнулась, рванула из рук санки — все исчезло из глаз! Не скоро найдешь шапку, не сразу вгорячах почувствуешь ссадины, не поймешь, о ком говорят:

— Слабак, мало каши ел.

Веселая масленица! Что затеешь в тихий вечер, кого приведешь на гору, кто под хмельком да разряженный начнет выкомаривать на потеху?

На горе толкутся ребятишки, как мошкара. Со всего края бегут с лотка́ми, санками. Хорошо кататься, когда много народу, когда можно доказать, что твой лоток катается быстрее, промчать девчонку с чужой улицы, почувствовать, как под полусогнутыми ногами вздрагивает лоток и, устремив вперед утиный нос, наращивает бег, приговаривает по накату: «Латоты, латоты».