Два детства - страница 8

Однажды я проснулся от боли в ухе. Там творилось что-то страшное, — я закричал. Мне показалось, что в голову набралось полно жуков. Перепуганная мать стащила меня с полатей, накапала с перышка полное ухо постного масла. В голове поднялся настоящий грохот, я окончательно перепугался и неожиданно громко заревел. Мне обвязали голову платком, опять водворили на полати и сказали, что к утру таракан сам выйдет.

На другой день плохо слышал на одно ухо: таракан разбух. Мать сказала, что он высохнет и сам вывалится, Через неделю оно так и случилось.

Решили морозить тараканов. Вытаскали и выхлопали одежду на снегу. В пустой избе открыли двери — начал работать мороз. Всю неделю жили у деда Василия. Потом обмели углы, замазали щели, нагребли ведро тараканов. Я отнес их на улицу и похоронил в сумете.

Лето вытянет веревочкой, а зима согнет дугой.

Поздним вечером засыпаешь под жужжание прялки, утром опять слышишь знакомое воркование. Мать не зажигает огня, прядет перед затопленной печкой. В колеблющемся свете кружит колесо пряхи, поскрипывает погонялка, повыркивают вьюшки… Рука матери мечется перед куделькой. Тень от нее подрагивает на стене, похожа на бородатую голову деда Митрия, из которой мать выдергивает пряди волос. Дедовой голове больно, а рука безжалостно общипывает ее. Мне смешно. Мать смотрит на мое проступающее в сумраке лицо.

— Вечор расстаралась у пряшника веретешко. Помогай опрясть изгреби[12]. К весне вытку тебе на ченбары[13].

— С карманом сошьешь?

— С двумя, как у больших!

Давно завидую Ваньке Комаренку: он всегда держит руку в кармане.

Короток зимний день. Круто солнышку подниматься в гору. Долго утром оно добирается до нашей деревни, бредет где-то косогором, нехотя поблестит над замершими березами и начинает сползать, заваливаться за край деревни Лежебоково. Из-за далекой заимки шагнет в согру[14] вечер, потопчется в тальниках, наследит синими пятнами теней на берегу речки и подастся к избам, к людям, послушать где сказку, где песню, где горе помыкать в углу, посмотреть, что делают люди.

Горюй не горюй, а вечер пришел — вечеруй. Прогулял вечерок — потерял кусок. Длинна зима, да за ней весна. Не заметишь, как на гнутких ветках черемухи засуетятся под окном бойкие синицы-мясники, запоют: «Тките, тките, тките». Торопятся люди: прядут пряжу, мотают полумотки, мочут, вымораживают.

Мы с матерью с которых уж пор вечеруем. Я хорошо наловчился сучить пряжу веретешком, а теперь гоняю пряху. Мать видит мое усердие и задает на вечер урок.

Чтоб не скучно было коротать зимний вечер, чтоб не одолела одного в избе зевота да дремота, иногда у нас собираются посиделки. Приходят соседки, рассаживаются по лавкам, — и закружились пряхи, забегали погонялки, зашевелились тени по стенам. Под горкотание прялок в трудовой зимний вечер расскажется много историй и смешных и грустных. По молчаливому согласию как-то сама родится песня, поется не громко, и бередит сердце доля «Хаз-Булата», кольцо казачки, что дарила, когда казак «шел во поход». Остановятся пряхи, междудельем поплачут женщины, каждая о своем, и опять замелькают точеные спицы в торопливом беге.

Я пропрял палец. Тонкая нитка растерла кожу на сгибе, больно чиркает, как каленая проволока. Мать смазывает ранку постным маслом, завязывает палец, смотрит на коросты, что кучками сидят на моем лице.

— Беда с моей пряльей, прости господи, — говорит она соседкам. — Напал каку-то боль летучий огонь, испятнал, искоро́стил парнишка.

— Сводить бы его к Силантьевне, — советует тетка Апросинья, — сказывают, она его выводит.

— Никуда не води, — вмешивается тетка Фекла.

Она встает, крестится в передний угол, подводит меня к лампе. Смотрю ей в доброе лицо, тронутое пробежкой морщинок. Она пальцами ощупывает островки корост.

— Узда-то у вас далеко ли?

Мать приносит узду. Тетка подводит меня к печке, ставит на заслонку, пропускает повод в кольцо печной вьюшки, конец подает мне.

Замолчали пряхи, все смотрят на меня и на тетку, а она наказывает:

— Говори шепотком: «Ты, летучий огонь, ты меня не тронь».

С волнением произношу эти слова, полные какого-то большого значения, а тем временем тетка сложенными удилами узды касается моих щек, кружит холодным железом около болячек, приговаривает: