Два детства - страница 9

— Боль падучая-прилипучая, не ступай за порог. От лица огня — сгинь-пропади. Жаром-полымем исчадии, ветром буйным повертучим закружись, частым дождиком секучим истребись. Аминь.

Тетка ногтем мизинца чертит болячки сухристь-нахристь, вешает узду на брус полатей.

— Утрясь пойди, — наказывает мне она, — понеси узду в пригон, повесь на столб, плюнь от себя три раза через плечо, — пусть присохнет падуча боль на столбе!

— Лезь на полати, — говорит мне мать.

Стараюсь заснуть под воркование прях.

Солнце на лето — зима на мороз. День длинней — мороз сильней. Подтяни опояску, сунь солнце в лохмашку, приналяг плечом — и зима нипочем!

Студено на улице. День прибывает по воробьиному шагу, но пошло уже время от солнцеворота: белее снег, темнее жерди в заснеженном пригоне, и, приласканный скупым теплом, слезится угол крыши маленькой светлой сосулькой.

Скоро можно играть в бабки. Отыскиваю старые за печкой, их осталось немного. Здорово обчистил меня в прошлом году Ванька Комаренок. Рука у него хорошо несет: резнет по кону — бабки колются. Нет у меня панка-налитка. У Миньки Акатенка есть свинец, да он просит за него десять бабок. Достать бы барабанный зуб или плитку, а то и галька хороша. Федька Тормозенок сулил, да жадуля он.

Мои хозяйственные мысли прерывает бабушка:

— Тупай завтра к Микитке. Спеваться пора: до рождества совсем ничего осталось.

С Микиткой — одногодком и родней — мы уже по два года славим по деревне в рождество. Бабушка сказывала, как Михею Астафьевичу сильно понравилось, когда мы в прошлом году у него славили. Он сыпнул нам пличку гороху и тройник дал.

В воскресенье бегу спеваться. Микитка сообщает, что дед Мармошка покупает сорок по пятаку за штуку. Надо поймать десять сорок, продать, а на деньги купить бабок. Правильно он придумал!

В пригоне настораживаем подсевальное решето, кладем под него кусочки мяса, протягиваем веревку в окно хлева и с нетерпением ждем.

— Сейчас, живчиком прилетят, — уверяет шепотом Микитка. — Они, сороки, почуткие на мясо!

Сороки не летят. Нам холодно сидеть без движения. Шевелим пальцами рук и ног, швыркаем носами, утираемся рукавичками.

— Давай надуваться, — предлагает Микитка, — сразу будет тепло. Задыхни в себя больше, больше, а потом сожми шибче губы и толкай из себя воздух, — тепло из нутра-то пойдет по концам.

Надуваемся. Полоска света через окошечко падает на Микитку. Его щеки вздуваются шарами, глаза широко открылись и остановились, голова в большой шапке трясется. Он разжимает губы, — белый пар изо рта вылетает выстрелом в угол хлева.

— Жарче стало?

— Нет еще.

— Сперва-то не сразу. Опосля маленько разожгет.

Надуваемся опять. В ушах поет, как в самоваре, в глазах пробивают искорки, а пальцы прищипывает. Решили наплевать на сорок. Пошли греться в избу.

Хорошо с мороза на печке засунуть босые ноги в рукава старой шубы, сесть на застывшие пальцы рук и почувствовать, как они затокают в тепле.

Пока греемся, Микитка рассказывает про одного чужедеревенского мужика, которого одолела «мозговая сухотка». Держат того мужика в амбаре, а когда забудут закинуть на замок, он уходит в огород, раскапывает грядки, ищет клад.

Микитка рассказывает и немного щурится, косит глазами. Я завидую его волосам: мягкие они, светлые, вьются! Лицом он белый, губы собраны сердечком и красные, будто держит он во рту красный бантик. Как-то он пришел к нам в гости. Бабушка подивилась на него:

— Чисто анделочик, а глаза — две синие ляльки[15], только крылышек нет!

Дед Митрий тогда посмеялся:

— Горе тебе будет, паря. Зацелуют тебя девчонки.

Голос у Микитки тонкий-тонкий да певучий, тянется базарской ниточкой, не рвется. У меня — потолще и резкий. Складно поем, только Микитка иногда останавливается, закрывает ухо и говорит:

— Ты шибко-то не реви, а то в ухе дребезжит.

Договариваемся не есть снег, чтоб горло не запало, а то другие славильщики общелкают наш край.

Накануне рождества у меня все готово. Есть мешок под муку, мать приладила карман для денег, дала чистую тряпочку под пироги, а бабки буду класть за пазуху.

На ночь пришел Микитка, чтоб завтра выйти затемно. Попили чай, поели хлеб, натертый луком, отправились на полати.