Два рассказа на античные сюжеты - страница 10

Примеряя пояс перед зеркалом, Гера ожидала каких-то перемен, думала — станет равной юной сопернице: белейшая кожа, изящные ушки, тонкие брови, нежное тело; а когда превращения не последовало, ресницы ее дрогнули от разочарования — Гера даже заподозрила какой-то подвох, но именно в это мгновение, объятая жаждой исполнения своего замысла, прозревшая, она обрела себя.

Она неотразима — такая, как есть.

Больше ничего и не требовалось, к тому же ей вспомнился этот пояс на Афродите: раньше Афродита никогда его не снимала, он был на ней и в тот памятный час у подножия Иды, когда они втроем предстали перед троянским царевичем: Афина Паллада в золотом снаряжении; сладострастная Афродита с поясом под прозрачным покрывалом и Гера в голубом одеянии, что и сейчас облегает ее грудь. Тогда она втайне мечтала о том розовом, бесподобном розовом, что был цветом Афродитовой груди, но теперь она знала, что стянутая поясом грудь — ее грудь, грудь Геры, необычного алого оттенка, ни с чем не сравнимого благородного цвета, близкого к коричневому. Да, это был красный цвет Геры, и она, а никто другой — законная жена Зевса, который выбрал ее; нет, она выбрала его.

Гера отправилась к Зевсу.

Поэт описывает, что Гере помогал бог Сон, уговорить его действительно оказалось не так-то просто, но мы упомянем такую подробность: ему, пугливому мальчишке, трепещущему перед Зевсом, Гера пообещала отдать в жены тайно любимую им Пасифею, одну из харит, дочерей Зевса (чьей матерью была не Гера), повсюду сопровождавших Геру.

Кроме того, она надела чудесный пояс.

Гера и Сон собрались в путь-дорогу — по островам и бухтам; Сон шагал мягко, стелился как туман; под ногами Геры земля дрожала. Ни одна из богинь не могла сравниться с ней в поступи: вся крепость бронзы, пружинистость крон лесных деревьев, порывистость морских ветров были заключены в походке величайшей из богинь. Когда они достигли леса у вершины Иды, Сон, обернувшись птичкой-козодоем, опустился на дуб, растущий на горе, а тем временем Гектор метнул первый факел в греческие корабли.

Полдень недолог, и тени в полдень коротки.

Зевс, сидя у скалы под вязом, заметил приближающуюся Геру. Она шла как раз с той стороны, куда он смотрел в эту минуту, а внизу уже полыхал первый корабль. Троянцы стояли лицом к лицу с неприятельским флотом.

Но он смотрел лишь на Геру.

Кто это подходит к нему ближе и ближе — такая величавая, освещающая все вокруг? Его жена или богиня, рожденная воспоминаниями? Из какой пены, из какого моря? Внезапно послышалось журчанье вод, стекающих с горы.

— Кто ты, идущая сюда?

Неужто вдруг вернулось прошлое: ночь на острове Крит, их брачная ночь, когда он превратился в кукушку? И это она, единственная, несравненная, опора его власти — Гера? Он неотрывно глядел на нее, она подошла еще ближе. Гера! Пожар на греческом флоте — всего лишь отсвет на ее волосах. Ее походка, ее молчание… Голубое одеянье. Ее глаза. Блеск пряжки. Ее грудь.

— Куда ты? — спросил он, и его слова прозвучали резче, чем ему хотелось. — Наверно, путь недальний, раз ты без коней и колесницы?

И она ответила:

— На край земли — увидеть отца Океана и мать Тефису, туда, к их древнему свадебному ложу (то же самое она говорила Афродите, обманывая ее).

Разве может матрона, лицо которой в морщинах, в складках, воспламенить мужчину?

Ложь — и все же правда. Если Зевс сейчас скажет: «Иди!» — она уйдет. Она промолвила:

— А колесница ждет у подножия горы, у источника.

И опять ложь, тем более явная, что Гера указывала в ту сторону, куда глядел Зевс, но он ничего не видел — только ее.

Пристально всматривался в ее запястья.

Хотел зло одернуть ее — ведь она пришла помогать грекам, но из груди его вырвалось:

— Ты прекрасна!

Гера стояла, покорно ожидая.

— Мне пора, — быстро сказала она, потому что он уже привстал, чтобы схватить ее, — из своих покоев я увидела тебя и явилась, как подобает супруге, сказать о предстоящей дороге, и теперь я могу продолжить путь на край света.

Пожар вспыхнул на втором корабле.

— Останься! — воскликнул Зевс, а Гера уже покидала рощу, и он закричал осипшим голосом, умоляя и угрожая: — Вернись!