Два толмача на развилке дороги и другие рассказы - страница 16
– На мне нет греха, епископ. И завтрашнего дня я не боюсь.
– Дочь моя, свидетели говорят, что ты колдовала над могилой умершего мужа!
– Я горевала, ведь мне было без него нелегко.
– Итак, ты отрицаешь, что ты ведьма… – облегченно свернул разговор епископ, собираясь уходить.
– О, вовсе нет! Я ведьма, самая настоящая и самая сильная из всех, кого ты знал. Да только разве это грех?!
Голос женщины был негромким и зловещим, словно шипение змеи, и яд его мгновенно пробрался епископу под кожу между лопаток, обжигая животным страхом. Молодой секретарь замер на месте, утратив дар речи. А невидимая в потемках ведьма продолжала.
– Я признаюсь, – усмехалась она. – Я управляю дождем и градом, насылаю неурожай. Я могу нагнать на людей и животных болезни и гибель. Я знаю самые темные ритуалы ведовства. Если бы меня не схватила твоя стража, то не прошло бы и недели, как мой муж восстал бы из могилы. Жаль, что нет при мне колдовского зелья, тогда твоя темница нипочем бы меня не удержала. Ты не получишь мое покаяние, ибо как бы я ни каялась, мне не удастся вернуть к свету мою душу, давно пребывающую во власти Дьявола!
– Господь милосердный… И твоя дочь?..
– О, нет, увы! Я не успела передать ей мои знания. Еще год, и я начала бы ее обучение.
– Ты… утомила меня, ведьма, – скрывая истинную причину своей торопливости, произнес епископ. – Стало быть, ты не будешь каяться?
– Нет, но я предлагаю тебе сделку. Я не могу защитить себя, и участь моя решена. Но знай, что по моему заклятию, всякий, кто будет причастен к гибели моей дочери, умрет той же смертью до первого восхода солнца. Отпусти ее с миром, и останешься жив.
– Я не верю тебе! – натужно рассмеялся епископ.
– Не веришь, что я в силах наложить заклятье? Тогда я не ведьма, отпусти нас обеих, епископ! – хитро рассудила она. – У тебя впереди ночь. Уходи и подумай, как следует!
Ночью епископ ворочался в мягкой кровати. Его мысли настойчиво возвращались в смрадное подземелье, к сильному женскому голосу, внушавшему ужас и что-то еще – восхищение ее темной силой?! Беспокойство, искус и страх смерти теснились в его голове. Опустив на пол босые ноги, он встал, подбросил поленья в уснувший очаг и, мучаясь бессонницей, всю ночь искал себе занятие: то принимался отчаянно читать молитву, то нервно вскакивал и расхаживал по комнате. «Но как? Ведь уже составлен приговор! – мучился он и в этот момент осознал.– Ох, неспроста занемог Великий Инквизитор!» Утро он встретил на холодном полу замковой часовни.
***
К полудню, несмотря на осеннюю прохладу, площадь заполнилась народом. Зеваки и завсегдатаи, прельстившиеся сорокадневным прощением грехов, чернь, благопристойные горожане, сочувствующие, случайные прохожие, торговцы, воришки-карманники…
Его преосвященство, в парадном облачении и в окружении свиты, топтался на помосте. Наконец под торжественные звуки гимнов показалась процессия: череда священников и монахов и пять фигур в светлых рубахах и позорных бумажных колпаках, сопровождаемые стражей. Епископ растерянно искал глазами Максимилиана, но не нашел. Откашлявшись, слабым голосом он служил мессу и крестил толпу, потом долго оглашал приговор. На короткое время в пестроте звуков и взглядов он наткнулся на черные глаза ведьмы, которых избегал, и впервые против воли разглядел ее: темные волосы развевались на холодном ветру, губы застыли в презрительной усмешке.
Толпа гудела в ожидании зрелища. Осужденных привязали к столбам, торчащим из сложенных кострищ; еретики плакали и сыпали проклятия, ведьма бормотала какие-то слова, девочка кричала что-то бессвязное. Костры подожгли, но пламя не разгоралось: закапал дождь. Потом наконец огонь разошелся, защелкал, задымил и быстро поднялся ввысь до самого неба, скрывая от толпы немыслимые муки «отпущенных церковью на волю».
Наконец все закончилось. Епископ вскочил в свою повозку, оставляя страшное место, после, задыхаясь, ворвался в замок. Он разыскивал Максимилиана. Тот подскочил в полупоклоне из каких-то боковых дверей, виновато шепнул на ходу епископу: «Все в порядке, ваше преосвященство, ее подменили… На местную дурочку, бродяжку. Никто не заметил!»