Два толмача на развилке дороги и другие рассказы - страница 15

– Я не отпущу тебя больше, так и знай!

Они ушли через пару часов, крепко держась за руки. Шум смолк, остерия «Монтекки и Капулетти» закрылась. Молодой официант подошел к барной стойке, где милая девушка протирала последние стаканы.

– Ну что, дорогая, сегодня мы потрудились на славу, – улыбнулся он. – Твой выбор вина, как всегда, оказался безупречен. Они ушли вместе и, если не будут дураками, используют наконец свой шанс быть счастливыми.

Джульетта посмотрела на Ромео долгим влюбленным взглядом и налила в два бокала веселоеBardolino.

Часы на площади пробили шесть, до вечерней молитвы было еще далеко. Молодой монах-секретарь с выстриженной на макушке тонзурой торопливо вошел в большой зал готического замка, где епископ одиноко заканчивал свой ужин.

– От его высокопреосвященства, – протянул он, поклонившись, свиток с красной печатью.

Епископ окунул жирные пальцы в подставленную слугой чашу, вытер их о полотенце и грузно поднялся из-за стола.

– Великий инквизитор внезапно занемог, – раздраженно сообщил епископ, быстро выхватив суть документа. – Да пошлет Господь ему скорейшее выздоровление… И раз суды уже прошли и приговоры вынесены, нам приказано, во славу божию, провести аутодафе самим! Вот так, всего-то!..

Епископ нервно заходил по залу. «Внезапно занемог! – размышлял он. – Старый лис, скорее я поверю, что ты задумал убедиться в нашей верности и христианском рвении… И заодно вытащить горящие угли из костра нашими руками!» Вслух же он произнес:

– Боюсь, Максимилиан, у нас нет выбора. Надо все сделать безупречно!

– Все в полной готовности, ваше преосвященство. Трое нераскаявшихся еретиков и две ведьмы – мать и дочь. Еретики рисовали дьявольские знаки, призывали к бунту. Ведьмы насылали мор на скот, ходили на кладбище, пытались оживить почившего отца семейства.

– Пятеро… Священный долг нам велит навестить узников. Помолимся, чтобы Господь вложил напоследок покаяние в их темные души. Ведьмы признались?

– Нет, якобы ходили по ночам к могиле оплакивать потерю.

– Отчего ж по ночам?

– Говорили, что теперь, без кормильца, они весь день в тяжких трудах.

– Ну конечно… – развел руками епископ.

Они спускались в темную дыру подземелья; молодой монах шел впереди, освещая путь факелом, епископ, страдая от одышки, следовал за ним. Вонь гнилой соломы, перемешавшаяся с запахами нечистот и человеческих страданий, словно впиталась в эти стены. Епископ то и дело подносил к носу батистовый платок, вымоченный в розовой воде, однако и это не спасало его от тошноты.

Наконец они спустились в темницу. Трое узников-еретиков ждали своей участи в клетке слева от лестницы. Епископ осенил крестным знамением железные прутья: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Аминь». В клетке что-то противно зашевелилось, словно гомункулус в сосуде алхимика.

– Покайтесь в ереси, дети мои, – проговорил епископ гнусавым голосом – ибо таким представлял он себе голос блаженный. – Господь еще может принять ваши души в Царствии Небесном.

В ответ послышались вначале лишь всхлипы и безумное бормотание.

– Отчего ж не покаяться? – прозвучал вдруг чей-то надсаженный голос из вороха соломы. – Заходи к нам, епископ, помолись с нами, преломи хлеб, и мы поведаем тебе обо всех наших грехах.

Епископа передернуло от брезгливости, колыхнулось его гладкое пузо, обтянутое черным облачением, подпрыгнул золотой крест.

– Господь, сын мой, услышит тебя и оттуда…

– Да боюсь, грехи на мне большие, через решетку не пролезут! – рассмеялся голос и вдруг сипло запел на грубый крестьянский лад:

Мой первый грех, что сам я ел,

Второй – детей кормить хотел,

И как Господь меня терпел,

С трудом терпел, эгей!..

– Увы, тут мы бессильны, – изображая прискорбие, сказал монаху епископ. —Властию всемогущего Бога Отца, Сына и Духа святого да будут преданы непокаявшиеся на вечные муки! Аминь… Где ведьмы?

Блуждающий огнь факела Максимилиана долго искал живое в клетушке с другой стороны, пока наконец не обнаружил в самом углу две фигуры – женщины и девочки, тесно прижавшихся друг к другу.

– Дочь моя, – пропел епископ, обращаясь к матери, – спаси свою душу и душу своей несчастной дочери. Покайся в грехах, и завтрашний день ты встретишь без страха.