Двадцать три ступени вниз - страница 28

Засилье бранденбургской аристократической гильдии в петербургских верхах, как уже сказано, они отрицают. О тайной ее службе и нашим и вашим они, оказывается, и слыхом не слыхивали. О фамильном альянсе Романовых с Гогенцоллернами, способствовавшем проникновению и оседанию прусских фаворитов в царских дворцах, эти авторы умалчивают, а если иногда что-нибудь скажут, то сквозь зубы — нехотя и невнятно. Зато они любуются ими же придуманной картиной «огромного прусского вклада» в историческое развитие России.

Никто не станет отрицать тот факт, что общение русского и немецкого народов было длительным и во многих отношениях плодотворным; оно дало и обоим народам, и миру выдающиеся ценности, порожденные вековым творческим обменом.

Имеет ли, однако, в виду чернильный персонал Шпрингера тех ремесленников и подмастерьев московской Немецкой слободы, к которым столь охотно ездил молодой Петр? Или, может быть, говоря о «вкладе», вспоминает о тех немецких химиках и математиках, которые вместе с Ломоносовым оснащали на Васильевском острове первые лаборатории российской Академии наук? Нет, эти страницы летописи русско-германских отношений сотрудников Шпрингера не интересуют. Правда, г-н Шредер, как мы уже видели, не забыл, сколько русских студентов училось в Германии и сколько германских граждан работало в Москве. Но несколько слов на эту тему сказаны мимоходом, невзначай. Главное, что усматривает в истории сия публицистика, — это обогащение военно административной практики царизма опытом генералов, полицмейстеров и дипломатов, которые на протяжении полутора веков пачками и индивидуально импортировались из Германии приближенными его величества. Им, этим приближенным, А. М. Горький в 1911 году, в парижской газете «Авенир», адресовал вопрос: «Почему у вас, господа „патриоты“, излюбленные ваши герои — Гершельманы, Штакельберги, Ренненкампфы и другие, им же несть числа, так плохо дрались с японцами и так хорошо, так жестоко и усердно били русский народ?.. Почему остзейские немцы, бароны, в большинстве своем играют в русской истории определенную роль слуг по найму, обязанность которых держать русского человека за горло?»

Ни Горький, ни другие лучшие представители русской передовой мысли не преувеличивали роль этих «слуг по найму» в истории страны. Слуги, правда, были нахальные, прихвостни злые, зачастую опасные, и все же прихвостни. Какова бы ни была их численность и какими полномочиями ни наделял бы их царизм, ничтожество им было имя — особенно в сравнении с мощью, волей и разумом великого народа, на шее которого, по стечению исторических обстоятельств, они уселись вместе с коренной знатью. Не столь уж существенна была, собственно, и разница между знатью «своей» и пришлой. Для миллионов угнетенных эта разница, во всяком случае, была относительной: Дубасов или фон дер Лауниц; Орлов или Рихтер; Горемыкин или Штюрмер; Сазонов или Ламздорф. Велика ли разница? Конечно, народные чувства не могло не уязвлять унизительное зрелище хронической полубироновщины в ее различных вариантах. Прогрессивно мыслящие люди справедливо считали это явление еще одним доказательством отчужденности и враждебности стране правящей группы, волей судеб оказавшейся на вершине власти.

Прусские поставщики генералов и полицмейстеров рассматривали захваченные ими в России позиции как эпохальное немецкое достижение, как трамплин для дальнейшего «дранг нах остен». По мере того, как невесты и жандармы перебирались из захудалых заэльбских княжеств в Россию, трясясь по восточноевропейским большакам в своих рыдванах — в бранденбургских гастхаузах за столиками, залитыми ячменным пивом, выкристаллизовывалась философия величия тевтонской расы, недосягаемой в своем военно-околоточном превосходстве, призванной навести образцовый казарменный порядок на землях славянских «унтерменшен» вообще и «Руссляндии» в особенности.

На протяжении полутора-двух веков, от Фридриха II до Вильгельма II, утверждался в баронских поместьях и бюргерских сосисочных тезис, согласно которому все мало-мальски толковое на российских просторах может родиться только благодаря руководящей деятельности немецкого герра распорядителя; в негласном же подтексте сие означало, что и правящая в России династия есть плод деятельности германской расы господ, предназначенной самим богом командовать и управлять.